Часть 3
Брак по-итальянски
Подлинным центром вселенной для итальянца является его семья, причем семья в широком смысле слова. Она — основа его существования, и в ней он может быть самим собой, не стыдясь своих слабостей. Особенно трепетное отношение отмечается к матерям и детям. Итальянские мужчины дольше других европейцев живут дома, под крылышком у своих матерей. Даже создав свою собственную семью, они продолжают сохранять тесную связь с родительским домом.
Привязанность итальянских мужчин к своим матерям давно уже стала объектом для шуток как для самих итальянцев, так и для окружающего мира. Считается, что итальянские мужчины почитают свою мать непорочной мадонной (сами они в этом случае оказываются сынами Божьими).
Интересно, что в итальянском языке одним из самых популярных восклицаний является «Mamma mia!» (сравни русское «Мамочки!»), которое невозможно представить во многих других культурах. В минуту отчаяния или страха вряд ли немец воскликнет «Mutter!», или француз — «Maman!», или англичанин — «Mother of mine!»
На древнейшем глубоком внутреннем уважении основано и почитание слова матери. Замечательный пример из древности — знаменитая история Кориолана, ставшая сюжетом одной из пьес Шекспира. Гай Марций по прозвищу Кориолан, легендарный герой Рима конца V века до н.э., был осужден на изгнание. Присоединившись к племени вольсков, врагам Рима, а позже и возглавив его, он совершал одну победу за другой, пока не подошел к стенам вечного города. Падение Рима было неизбежно. Тогда навстречу Кориолану вышла мать, сопровождаемая его женой и другими женщинами. Она попросила сына не трогать родной город, сохранить его. Она напомнила ему о сыновнем долге (словами Шекспира):
… Кто на свете
Обязан большим матери, чем он?
И все ж он допустил, чтоб я к нему
Взывала безответно, как колодник.—
О, ты всегда был с матерью неласков,
Ни в чем не уступал ей, хоть она,
Клохча, как одинокая наседка,
Жила тобой, тебя для битв растила,
Ждала, когда со славой из похода
Вернешься ты...[1]
Кориолан не мог противиться воле матери, он согласился отступить, даже зная о грядущих бедах. Вот что пишет Плутарх: «Мать моя, что сделала ты со мною!» — воскликнул Марций. Он помог ей подняться, крепко сжал ей руку и сказал: «Ты победила: но победа принесла счастье отечеству, меня она — погубила: я отступаю. Одна ты одержала надо мной победу». В результате Кориолан был убит вскорости недовольными вольсками, которые, в свою очередь, были скоро разбиты римлянами. Материнское слово оказалось важнее честолюбия, обиды, воинской доблести и даже инстинкта самосохранения.
Культ матери в Италии опосредованно отразился и в особом почитании девы Марии, мадонны. Именно к ней в первую очередь обращаются итальянцы в приступе религиозного чувства, именно ее изображения встречаются повсеместно — на перекрестках улиц, на стенах домов, в магазинах и общественных местах. Мадонна с младенцем — ведущая тема художников эпохи Возрождения, несчетное число ее изображений заполняет церкви и музеи страны и мира. Она прекрасна, женственна, добра, и в первую очередь — мать. Она постоянно думает о своем сыне, и это как раз то, что так привлекает к ней итальянцев.
Семья для итальянца — это оплот стабильности в меняющемся мире. Некоторые исследователи считают, что именно века политической нестабильности, раздробленности и засилья чужеземных властителей привели к тому, что в Италии сложился некий культ семьи.
Семья в узком значении — папа, мама, дети — сейчас в Италии сократилась до минимума: несмотря на высокое значение семейных ценностей и католицизм, запрещающий аборты, рождаемость здесь падает год от года. Даже наметившийся в остальной Европе бум рождаемости обошел стороной эту страну. Сегодня норма — это один ребенок в семье. Два — уже много, а три просто даже странно. Традиционно итальянцы оправдывают сокращение числа детей в семьях своим чадолюбием. Мол, одному ребенку можно больше дать, и морально, и материально, два и более уже не позволяют сосредоточиться на воспитании любимого чада и т. д. Очень похоже на отговорки!
Большое значение имеет и семья в более широком смысле. Это, во-первых, дедушки и бабушки, чья роль в семейных отношениях очень велика. Основная функция дедушек и бабушек — это вмешиваться в семейные дела своих детей, баловать внуков, ожидать внимания и послушания.
В древнем Риме власть отца семейства сохранялась вплоть до его смерти. Взрослый, уважаемый человек оставался во власти своего родителя до седых волос. Это было чем-то незыблемым, освященным природой и законом. Слово отца, как и матери, оказывалось решающим в минуты сомнений и споров. Рассказывали о трех военных трибунах V века до н.э., облеченных властью консулов, споривших о том, кому идти воевать. Отец одного из них приказал сыну «священной властью отца» остаться в Риме. Этого оказалось достаточно, чтобы немедленно решить спор.
Старики пользуются особым уважением в итальянском обществе, причем, как и многое другое, это усиливается по мере продвижения на юг. Трепетный уход, всяческое выказывание внешних признаков уважения и почитания, терпеливое внимание — все это демонстрируется повсеместно по отношению к пожилым людям, особенно женщинам.
Сборы больших семей — явление обычное для Италии. Все серьезные события в жизни — похороны, свадьбы, рождения — сопровождаются сбором родни. Вот уж где есть возможность показать себя во всей красе: мнение родственников еще более важно, чем соседей! Для них достаются лучшие наряды, меха и побрякушки, дети наряжаются в белоснежные туалеты, которые они немедленно пачкают, ради них покупаются лучшие машины.
Семья — это и важный источник получения благ, должностей и связей. Принцип «Ну как не порадеть родному человечку!» очень живуч в Италии. Те самые страшные бюрократические препоны, о которых речь шла выше, пугающие иностранцев и вселяющие в них чувство безысходности, сами итальянцы преодолевают легко с помощью связей, прежде всего родственных. Вы сами всегда можете рассчитывать на помощь родственников, но надо быть готовым и к тому, что они свалятся вам на голову в любую минуту.
Наверное самой знаменитой итальянской семьей в истории является семейство Медичи, чье имя неразрывно связано с историей Флоренции, которой они правили в целом около трех сотен лет. Их семья стала и общеитальянским достоянием благодаря покровительству науке и искусству, меценатской деятельности, подарившей миру многие знаменитые имена. Не в последнюю очередь богатство и слава этого семейства основываются на взаимопомощи и взаимовыручке, которую оказывали друг другу его члены.
Возвышение Медичи началось в конце XIV — начале XV века. Первый из разбогатевших представителей этого рода, Джованни, открыл банк, имевший представительства не только во всей Италии, но и во Франции, Англии, Германии, Голландии. Помогло их возвышению и разорение других богатых флорентийских банкиров: две семьи разорились одновременно и в короткий срок, ссудив огромные деньги английскому королю Эдуарду III, необходимые ему для войны с Францией. Результаты войны разочаровали короля, и долг он не возвратил.
Фамилия Медичи, согласно семейной легенде, происходит от “medico” — доктор, медик. Загадочный герб знаменитой семьи, который украшает многие произведения искусства и стены домов во Флоренции, шесть круглых красных шариков, в этом случае трактуется как изображение таблеток. Впрочем, подтверждения медицинского прошлого этой семьи не найдено. По другой версии — это шесть гирек, использовавшихся в торговле и банковском деле в Средние века, что, конечно, ближе к профессиональным интересам Медичи. Наконец, есть и героическая версия, утверждающая, что это шесть капель крови из раны гиганта, которого убил далекий предок семьи.
Были, конечно, в семье Медичи и соперничество, и борьба за власть. Интересно, что жестокость последней многие исследователи, во всяком случае итальянские, склонны приписывать испанской крови: в XVI веке Козимо I женился на Элеоноре Толедской. С этого момента, считается, начался закат и угасание былой славы знаменитой семьи.
Власть в городе пришла к Медичи в начале XV века. К этому времени Флоренция была процветающим городом, как бы готовящимся к той роли средоточия искусства и культуры, которым ей суждено было стать (не без помощи Медичи) в скором времени. Участник русской церковной делегации, посетивший Флорентийский собор 1439 года, который ставил своей задачей объединение православной и католической церквей, переехал во Флоренцию из Феррары не в последнею очередь благодаря стараниям первого из знаменитых Медичи — Козимо Старшего и не мог скрыть своего восхищения.
Вот как он описывает Флоренцию XV века: «Тот славный город Флоренция очень большой, и того, что в нем есть, не видели мы в ранее описанных городах: храмы в нем очень красивы и велики, и здания построены из белого камня, очень высокие и искусно отделаны. И посреди города течет река большая и очень быстрая, она называется Арно; и построен на той реке мост каменный, очень широкий; и по обеим сторонам на мосту построены дома. Есть в том городе храм большой, и в нем более тысячи кроватей, и даже на последней кровати лежат хорошие перины и дорогие одеяла; все это сделано Христа ради для немощных пришельцев и странников из других земель; и там их кормят, и одевают, и обувают, и омывают, и хорошо содержат; а кто выздоравливает, тот с благодарностью бьет челом городу и идет дальше, хваля Бога; и посреди кроватей отведено место для богослужения, и службу творят каждый день. … В том же городе изготовляют камки и аксамиты с золотом. Товаров всяких в нем множество; есть и сады масличные, и из тех маслин делают деревянное масло. … И в этом городе делают сукна скорлатные. И тут мы видели деревья, кедры и кипарисы; кедр очень похож на русскую сосну, а кипарис корою как липа, а хвоею как ель, только хвоя у него кудрявая и мягкая, а шишки похожи на сосновые. И есть в том граде храм великий, построенный из белого и черного мрамора; а около того храма воздвигнута колокольня также из белого мрамора, и искусности, с которой она построена, наш ум не способен постигнуть; и поднимались мы на ту колокольню по лестнице, насчитав четыреста пятьдесят ступеней. И в том городе видели двадцать два диких зверя. А город окружен стеной длиною в шесть миль».
В то время во Флоренции были и другие знаменитые семейства, соперничавшие с Медичи. Письма матери одного из их представителей являются удивительным памятником истории, в котором семейные чувства проявляются со всей наглядностью и звучат так, как будто почти шесть веков не отделяют их от сегодняшней Италии.
Семья Строцци была изгнана Медичи из Флоренции. Только после смерти главы семьи было разрешено молодой вдове с детьми вернуться в родной город. Троих сыновей и двух дочерей вырастила Алессандра Строцци (ок.1404 — 1471), для того чтобы больше 20 лет провести в разлуке с сыновьями (отсюда и большое количество писем, написанных им). Подростками их отправили под опеку двоюродных братьев отца (вот она, семья в широком смысле), которые владели банками в Неаполе и других городах.
Всю свою жизнь Алессандра посвятила семье, устройству жизни сыновей, поиску им жен, воспитанию внуков, разрешению проблем, возникавших в семьях дочерей.
Ее письма детям, с которыми она была вынуждена жить в разлуке, полны неподдельного чувства: «Сделайте так, чтобы, если я не могу иметь утешения, находясь с вами, я получала хотя бы пару строчек о том, что вы здоровы и у вас все хорошо…». «Когда я читаю ваши (письма), я не могу от любви удержать слезы»[2].
Семья платила ей ответной любовью. Старший сын, Филиппо, жесткий и непреклонный деловой человек, очевидно питал нежные чувства к своей матери. Во время ее болезни он умоляет ее «не жалеть денег на расходы» и призывает среднего брата, Лоренцо, «письмами и поступками как можно более угождать нашей матери», как это делает он (младший сын скончался в ранней юности, и его смерть нанесла матери глубокую душевную рану). Лоренцо, в свою очередь, проявляет подлинно сыновнее послушание, отказываясь от брака с любимой девушкой, против которого выступают его мать и старший брат.
Прекрасные дружеские отношения связывали Алессандру с зятем старшей дочери, которому она доверяла всю свою жизнь. И он платил ей ответной привязанностью и всегда с готовностью выполнял все ее поручения. Зять младшей дочери, практически ровесник своей тещи, пишет, что будет считать «ее как бы собственной матерью».
Интересная информация содержится в частных письмах этой достойной флорентийской дамы о рабынях, находящихся у нее в услужении. Она нахваливает татарок, которые превосходно переносят тяжелый труд, считает, что, хотя они и грубые, но выгоднее русских, так как «те из России, хотя и красивее, но более деликатного сложения». Хороши и рабыни родом с Кавказа, так как «имеют более здоровую кровь».
Подобрав Филиппо подходящую жену, Алессандра распространила свою заботу и на нее и на внуков. Сыну, который часто по делам своего банка уезжал в Неаполь, она пишет о маленьком внуке, описывая его способности и сообразительность: «Знаю, что, когда ты прочтешь это мое письмо, ты скажешь, что я глупая… Он — моя радость и утешение». «Он всегда около меня, как цыпленок около наседки».
Женщина властная и волевая, Алессандра Строцци все силы своей души отдавала детям, прежде всего сыновьям. Но и не забывала о семье в широком смысле, помогая ее членам сама и пользуясь их помощью в минуты кризиса. Может быть именно это помогло им всем не только выжить, но и стать одним из самых богатых семейств в Италии.
Если обратиться к дню сегодняшнему, то совершенно очевидно, что семейные отношения помогают бизнесу, как и прежде. Хотя порой чрезмерная любовь и вредит делу. Уже упоминавшийся недавно разразившийся скандал с итальянской компанией по производству молочных продуктов «Пармалат» (их молоко хорошо знакомо и российскому покупателю) привлек внимание всего мира к делам этой фирмы. Основана она была в 1961 году в городе Парме (отсюда и название) местным жителем Калисто Танци, который одним из первых оценил преимущества картонных коробок шведского производства для долговременного хранения молока. Вскоре он оказался во главе одного из важнейших предприятий Италии и одним из самых богатых людей планеты.
В декабре 2003 года разразился скандал, связанный с исчезновением несметного количества денег (суммы назывались разные, но все в миллиардах долларов). Компания оказалась на грани разорения, а ее владелец — в тюрьме. Вот тогда-то и стали выясняться подробности жизни этого почтенного семейства.
Как и все итальянцы, Калисто чадолюбив. Своей дочери он подарил туристическую фирму, в которую вложил более 500 миллионов евро (фирма, кстати, разорилась). Сына сделал президентом любимого футбольного клуба «Парма», которым владел. Брата ввел в правление. Многочисленные дальние родственники тоже не остались без должностей. Правда, в результате дочь, сын и брат тоже оказались за решеткой. Сам Калисто, оказавшись в тюрьме, заявил, что деньги не имеют для него большого значения, главное — это его семья и моральные ценности.
Семья в Италии сегодня — это и надежное убежище от волнений мира, и поддержка в трудную минуту, и постоянный источник беспокойства. При этом столь трепетное отношение к семье не означает какой-то особой привязанности к дому. Существует в этом некий парадокс, очередная загадка национальных характеров. Так, англичане традиционно считаются не слишком семейными людьми, но предпочитают время после работы проводить дома. Очень семейно ориентированные итальянцы только и рвутся поскорее на улицу, в мир, к друзьям, и семейным выходам предпочитают свою уличную компанию.
Отношение к женщине
Итальянской культуре присуще особое отношение к женщине, причем довольно противоречивое. С одной стороны, в обществе существует культ сильного мужчины, хозяина в доме, который не может унизиться выполнением традиционно женских обязанностей по дому или любовными страданиями. Женщина должна знать свое место как после, так и до брака — таков идеал итальянских мужчин, и женщины чаще всего охотно подыгрывают им. С другой стороны, как это нередко бывает в подобных ситуациях, женщина на самом деле является безраздельной хозяйкой в семье, она может позволить себе все — капризы, желания, которые надо исполнить немедленно, причуды и требования.
Женщиной принято восхищаться и не скрывать этого. Что положительно характеризует итальянских мужчин, так это то, что восхищаться и, главное, демонстрировать это они будут любой — некрасивой, старой, молодой, глупой, красивой, не делая исключений. Женщина в Италии действительно имеет возможность быть в центре мужского внимания, почувствовать себя красавицей, желанной и восхитительной. Пусть это игра, но игра, которая тайно нравится даже самым отчаянным феминисткам. Не отсюда ли образ страстного любовника-итальянца, который распространен на политкорректном Западе, где мужчины уже не позволяют себе откровенных знаков внимания к женщинам?
Современный американский путеводитель дает советы путешественницам, как избежать ухаживаний итальянских мужчин: «надо держаться как можно увереннее», «хранить равнодушное молчание», «идти целеустремленно и смотреть только прямо», наконец, поскольку «пожилые женщины, видимо, пользуются большим уважением, то в этом случае возраст может сыграть вам на пользу».
Вопреки распространенным убеждениям разрыв между Италией и другими странами в отношении к женщинам начался гораздо раньше, чем это принято считать. Марк Твен, типичный представитель американской культуры, иронизировал: В Италии «кругом много хорошеньких женщин, одетых с редким вкусом. Мы постепенно, прилагая большие усилия, учимся невежливо смотреть им прямо в лицо, — не потому, что такое поведение доставляет нам удовольствие, а потому, что таков местный обычай, и нам сказали, что дамы это любят».
Секрет успеха настоящего итальянского мужчины хорошо раскрывают многочисленные комедии с популярным до сих пор в Италии Адриано Челентано. Все они строятся по более или менее одной схеме: сначала наглое откровенное приставание со стороны героя привлекает к нему внимание героини, затем успех закрепляет его откровенно наигранное полное к ней невнимание и снисходительное отношение к ее бурному кокетству, а после небольшой размолвки, новая наглая выходка героя навсегда покоряет ее сердце. При этом мужская дружба — превыше всего, и герой скрывает от окружающих свою постыдную слабость — серьезное увлечение особой женского пола, врет, обманывает, а в конце концов так заигрывается, что зритель, во всяком случае неитальянский, перестает понимать, где правда, а где розыгрыш.
Итак, внешне — сильный мужчина, хозяин и господин в доме, чье слово весомо и окончательно, не упускающий случая выразить свое восхищение каждой проходящей юбкой, держащийся развязно и нагловато со своими женщинами; женщины — мягкие, женственные, смотрящие с восхищением на своего господина и внимающие его словам, уступающие его пожеланиям. На деле — мужчины, сначала уютно прячущиеся за спиной обожающих их матерей и плавно переходящие под опеку жены; женщины — волевые и реально принимающие все ответственные решения в семье. Такая ситуация вполне устраивает обе стороны.
Типичная для итальянской действительности картина: вечер буднего дня, бар, за столиком на улице сидит еще молодая женщина, устало курит и пьет какой-нибудь безалкогольный напиток ярко-химического, например оранжевого, цвета. Рядом с ней — ее мужчины-дети. Мальчик, мешающий всем, пристающий с громкими навязчивыми вопросами, размахивающий мороженым, которое вот-вот испачкает все вокруг, — сын. Небритый вальяжный мужчина, лениво потягивающий пиво или вино, — муж. Седовласый старик, пьющий вино и обсуждающий футбольный матч, — отец. Проведя положенное время в таком семейном окружении, женщина снисходительно загружает всех своих мужчин в машину и увозит, чтобы дома они могли спокойно продолжить свои «мальчишеские» дела, каждый в компании по его возрасту и интересам. Таково оно, счастье итальянской женщины, живущей среди настоящих мужчин.
Исторически подобная ситуация сложилась, видимо, довольно давно. В древнем Риме женщина пользовалась уважением в обществе и определенной долей независимости. Исключительным почетом пользовались девственницы-весталки, охранявшие вечный огонь на алтаре Весты. Так, если преступник по дороге на казнь встречал весталку, его должны были помиловать. Существовали особые сугубо женские праздники, на которые не допускались мужчины, как, например, праздник в честь Доброй Богини. Страшный скандал разразился в Риме, когда Клодий, влюбленный в жену Цезаря, проник на этот праздник, переодевшись женщиной. Культ Ларов, покровителей дома и семьи, также являлся женской прерогативой.
Жена в древнем Риме — это больше, чем просто хозяйка в доме и мать детей. Она еще и подруга, спутница жизни, участвующая в делах мужа. Не случайно римская история сохранила столько имен жен великих людей. Например, на совещании, которое устроили Брут и Кассий и на котором решалась судьба государства, присутствовали мать и жена Брута и жена Кассия. Известны случаи, когда жены жертвовали всем, включая собственную жизнь, стремясь разделить участь своего мужа.
Известна судьба Аррии, жены Цецина Пета, государственного деятеля начала I века н.э. Ее преданность мужу стала легендарной. Когда он тяжело болел, она выходила его, скрывая смерть их горячо любимого сына, улыбаясь каждый день и спокойно отвечая на вопросы мужа о здоровье сына. Когда мужа арестовали, она просила, чтобы и ее взяли вместе с ним. Когда же его обвинили в государственной измене и приговорили к смерти, Аррия решила тоже умереть. Муж ее дочери, умоляя ее изменить решение, спросил: «Ты, значит, хочешь, если мне придется погибнуть, чтобы твоя дочь умерла со мной?» — «Если она проживет с тобой так долго и в таком согласии, как я с Петом, то хочу», — ответила Аррия. Когда пришел роковой час, «она пронзила себе грудь, вытащила кинжал и протянула его мужу, произнеся бессмертные, почти божественные слова: «Пет, не больно», пишет об этом умиленный Плиний.
В Средние века сохранились решительные по содержанию, но покорные по форме, женщины. Вот, например, «Декамерон» Боккаччо. Группа женщин собралась и решила противостоять несчастью, обрушившемуся на их землю — чуме. Все детально обсудив, распределив и разложив по полочкам, они пришли к важному выводу — для полноты удовольствий им нужны в компанию мужчины. Вот как выразила эту мысль одна из них: «Вспомните, что все мы — женщины, и нет между нами такой юной, которая не знала бы, каково одним женщинам жить своим умом и как они устраиваются без присмотра мужчины. Мы подвижны, сварливы, подозрительны, малодушны и страшливы; вот почему я сильно опасаюсь, как бы, если мы не возьмем иных руководителей, кроме нас самих, наше общество не распалось слишком скоро и с большим ущербом для нашей чести, чем было бы желательно. Потому хорошо бы позаботиться о том прежде, чем начать дело. — Тогда сказала Елиза: — Справедливо, что мужчина — глава женщины и что без мужского руководства наши начинания редко приходят к похвальному концу». Сами все решили, придумали и даже нашли симпатичных и приятных мужчин себе в компанию, весьма разумно рассудив, что одни дамы от скуки вполне могут скоро переругаться. Но все это под видом покорности и подчинения.
Схожую картину встречаем и в итальянских сказках. Как, кстати, и в русских, здесь часто встречаются недалекие мужчины и решительные женщины. Смекалкой, разумом, храбростью и мужеством частенько приходится отвоевывать героиням своего господина у злых сил или у его собственной забывчивости и недалекости. При этом они всегда обязательно красавицы (в отличие от русских сказок, иногда забывающих описать внешность героини). В Италии же внешность очень важна, поэтому героиня будет непременно красоты невиданной, сказочной.
Может быть, с этим связан тот факт, что в мире исторически получило распространение представление об итальянках, как об особых красавицах (так же, как об итальянцах, как особых любовниках). Полотна итальянских живописцев изображают итальянских женщин стройными златокудрыми красавицами, с нежным овалом лица, с томным взглядом, они вызывают трепет и умиление, желание защищать и покровительствовать им. Современные итальянки мало напоминают эти хрупкие светлые образы. На это, кстати, часто указывают сторонники концепции, утверждающей, что современные итальянцы не имеют ничего общего со своими предшественниками, кроме земли, которую они заселяют.
Светлый хрупкий тип итальянской женщины — «возрожденческий», если можно так сказать, — встречается и по сей день, но действительно крайне редко. Чаще всего итальянки темные, смуглые, черноволосые (впрочем, цвет волос в современном мире вещь крайне относительная), у них часто грубоватый голос и резкие, даже угловатые манеры. Но есть одно качество, позволяющее им сохранять и поддерживать репутацию красавиц: они очень остро ощущают себя женщинами и подчеркивают это. Итальянки всех возрастов любят сексуально одеваться — черные чулки, выглядывающие в пикантные разрезы, обтягивающие платья, привлекающие внимание украшения, призывный смех — все это подчеркивает женское начало, которого многие в современном западном мире теперь стесняются.
По переписи 1514 года в Венеции насчитали около одиннадцати тысяч куртизанок, которыми этот город славился не меньше, чем другими своими чудесами. Так уж ли все они были красивы внешне? А вот своими дорогими нарядами, богатыми тканями, кружевами, мехами, драгоценными камнями и жемчугами были действительно знамениты (для чего их и переписали, чтобы обложить налогом). А также умением выглядеть привлекательно и нравиться мужчинам. Так что современные черноволосые итальянки вполне могут считаться достойными преемницами своих златокудрых предшественниц.
Итальянские женщины имеют свою особую покровительницу — святую Риту. В последние годы ее культ, первоначально тосканского происхождения, широко распространился по Италии. Святая Рита, или Маргарита, родилась в городе Сполето в 1381 г. С детства она мечтала о монастырской жизни, но как послушная итальянская дочь вышла замуж в 18 лет за человека, которого посватали ей родители. Ее семейная жизнь мало напоминала идиллию — муж был человек жестокий, агрессивный, следовавший старинной итальянской поговорке: женщина — как яйцо, чем больше ее бьешь, тем лучше она становится. К тому же он активно занимался политикой, за что и поплатился в конце концов жизнью. Вскоре после его гибели умерли и два сына Риты, характером и убеждениями полностью копировавшие своего отца. Овдовев и потеряв сыновей, Рита осуществила свою мечту и стала монахиней. Умерла она в 1457 году в монастыре города Каша.
Канонизирована святая Рита была только в 1900 году, и с тех пор она становится все более и более популярной итальянской святой. Как женщина, прошедшая все стадии «женского» бытия — дочь, жена, мать, вдова, — она стала считаться покровительницей всего того, что связано с женскими и семейными проблемами: бесплодия, трудностей в воспитании детей, одиночества, супружеских отношений. Как страдалица она особо почитается теми, кто чувствует себя несчастным в браке, кого обижают, кто страдает. Ее называют «святой безвыходных ситуаций», в которых она одна дает утешение. Празднуется ее день 22 мая. Изображается она либо с раной на лбу, которая выглядела как след от тернового шипа и кровоточила последние 15 лет ее жизни. Иногда с розой в руке — перед смертью она попросила навестившего ее в монастыре знакомого привезти ей розу из ее родного города. Дело было в январе, и шансов добыть цветок было немного. Однако на голых кустах в поместье ее родителей цвела одинокая роза. Образ терпеливой страдалицы Риты очень импонирует итальянским женщинам, даже если сами они являются таковыми в основном внешне.
В целом женщина в итальянском обществе как стержень той семьи, которая составляет основу общества, пользуется большим и законным уважением. Показательно, что даже такая неоднозначная женщина, как Лукреция Борджиа, в современной Италии реабилитирована. Вообще все проблемы семьи Борджиа — кровосмесительство, разврат, жестокость — обычно в итальянских трудах ненавязчиво приписывают их испанскому происхождению. Никто не пытается оправдать папу Александра VI, погрязшего в плотских наслаждениях и жестоко расправлявшегося со своими врагами. Или его сына Чезаре — необузданного и кровожадного, обвиненного даже в убийстве родного брата. Только его дочь Лукрецию, которую современники называли «дочерью, женою и невесткой» папы, намекая на ее связь не только с родным отцом, но и братьями, сегодня всячески пытаются оправдать. Ее называют жертвой жестоких родственников (испанцев, напомним, по происхождению), вынужденной по их прихоти менять мужей и страдавшей от окружавшей ее жестокости. Не так давно в Риме была организована выставка, представляющая Лукрецию незаурядной женщиной, образованной, умной, религиозной, покровительницей искусств и науки. В Ферраре же, где она провела последние годы своей непростой жизни, ежегодно в феврале устраивают в ее честь пышные торжества. Женщина всегда права — этому принципу следуют итальянцы, тем более что он никогда не мешает им наслаждаться жизнью.
Воспитание детей
Дети занимают совершенно особое место в итальянском мире. Их не просто любят, ими восхищаются, их балуют, им поклоняются и позволяют делать все что угодно. Один американский журналист выразил свое отношение к этому кратко и емко: «В следующей жизни я хотел бы быть итальянским ребенком».
Как уже отмечалось, в современной Италии отчетливо наметился кризис рождаемости. Один ребенок — это норма для большинства семей. И каждый такой ребенок воспринимается как чудо, как подарок судьбы, как нечто удивительное и исключительное. Мама с ребенком на улице неизбежно становится центром внимания. Им восхищаются, ему удивляются, как будто никто и никогда не видел до этого ничего подобного. Его закармливают сладостями и заласкивают до одурения. К тому же в Италии принято таскать с собой детей всегда и везде, считая, что само их присутствие доставляет окружающим большое удовольствие. Надо ли говорить, что в подобной ситуации итальянские дети поневоле оказываются капризными и избалованными.
Когда они маленькие, они сопровождают любящих родителей повсюду, причиняя массу неудобств окружающим их неитальянцам (сами итальянцы воспринимают все их выходки с умилением). Они шумят, капризничают, вертятся под ногами, пачкают всех конфетами, пристают и без остановки болтают (если уже умеют говорить). При этом нет надежды услышать хоть малейшее замечание со стороны их родителей, которые, наверное, искренне бы удивились, узнав, что их драгоценное чадо может кому-то не нравиться.
Когда они вырастают, они сбиваются в школьные группы и путешествуют по всей стране. Выше уже отмечалось, какое благотворное влияние имеет школьная и государственная политика, направленная на художественное просвещение итальянской молодежи. Это действительно хорошо для итальянцев. Но очень тяжело для туристов, которые практически во всех мало-мальски художественно или исторически значимых местах обнаруживают огромные толпы итальянских школьников, приехавших на экскурсию. И эти толпы всегда одинаковые — они кричат во все десятки глоток, они носятся, они орут и свистят, они прыгают и беспрерывно возятся, а главное, они так же неуправляемы учителями, как и родителями. В том смысле, что никто особенно и не пытается ими управлять. Итальянские дети — это подлинная проверка на выносливость.
Прекрасное развитие десткой темы дает чтение всемирно известной итальянской сказки «Приключения Пиноккио». Сказка эта, написанная Карло Коллоди (1826 — 1890), чрезвычайно популярна в Италии и во всем мире. В России она впервые была опубликована в 1906 году, причем было указано, что перевод сделан с 480-го итальянского издания. Общее же количество изданных экземпляров на сегодняшний день просто невозможно подсчитать. В небольшом тосканском городке Коллоди, в честь которого писатель и взял себе псевдоним, стоит памятник деревянному герою. На памятнике надпись: «Бессмертному Пиноккио— — благодарные читатели в возрасте от четырех до семидесяти лет». Почти в каждом городе центральной Италии можно купить себе этого знаменитого носатого человечка.
В России знают и любят переложение этой сказки, выполненное А.Н. Толстым, «Золотой ключик или приключения Буратино». Сравнение с оригиналом выявляет всю глубину национальных различий в системе российского и итальянского воспитания и миропонимания. Оказывается Алексей Толстой написал подлинно русскую сказку, понятную и близкую отечественному читателю. В ней есть глупость и доброта, жадность и храбрость, верность и дружба, немного тайны, связанной с золотым ключиком, и счастливый конец за таинственной дверью, спрятанной за нарисованным очагом. Ничего этого в итальянском варианте нет.
А есть вредный, наглый, избалованный и жестокий деревянный мальчишка, который с самого начала мучает и тиранит своего отца, который, в свою очередь, как и положено хорошему отцу, все ему прощает и отдает последнее, чтобы побаловать своего «сыночка». В самом начале Джеппетто — «отец» Пиноккио — попадает в тюрьму из-за хулиганства своего чада. Потом он голодает, скитается, страдает, наконец, его съедает огромная рыба — и все это потому, что он ищет своего непутевого сыночка. Тот, в свою очередь, время от времени (особенно когда голоден и несчастен) может и прослезиться, вспомнив о том, как несправедливо он обошелся со своим отцом. Но эти приступы сентиментальности крайне непродолжительны и проходят после первого же хорошего обеда. Автор, правда, иногда разражается сентенциями типа: «Горе детям, которые восстают против своих родителей и покидают по неразумию своему отчий дом! Плохо им будет на свете, и они рано или поздно горько пожалеют об этом»[3]. Но никаких практических выводов для Пиноккио из этого не следует.
Вот эпитеты, которыми Пиноккио награждается по ходу повествования (некоторые из них произносит он сам): «бесстыдное и наглое поведение, плут, наглый мальчишка, буйное доброе сердце, наш мошенник, он поступил так, как поступают все неразумные и бессердечные дети, продувной негодяй..., мошенник, бездельник, бродяга, непослушный мальчишка, который загонит в гроб своего бедного обездоленного отца! я упрямый, вспыльчивый деревянный человек... Всегда я стараюсь сделать все по-своему и не слушаюсь тех, кто меня любит и кто в тысячу раз умнее меня... Но я исключительный дурак. Я слушаю то, что говорят другие, а делаю, что хочу. И потом расплачиваюсь... За всю свою жизнь я не имел и пятнадцати минут спокойных». И так далее.
Фея с голубыми волосами, столь трогательная и женственная Мальвина в русском варианте, отношения которой с окружающими ее героями носят легкий оттенок эротичности, в итальянском оригинале — сначала сестра, а потом приемная мать непослушного Пиноккио. Она награждает его всем — любовью, вниманием и неограниченными средствами. Но ничто не помогает. Он остается вредным, непослушным и избалованным ребенком. Он врет, обманывает, изворачивается. Словом, платит своей благодетельнице черной неблагодарностью. За это, конечно, наказывается поворотами сюжета, то превращающими его в осла, то кидающими его в пасть собакам. Но фея нежно любит его такого, какой он есть. Автор пишет: «Она такая же, как все хорошие матери, которые любят своих детей, никогда не теряют их из виду, выручают из любой беды, даже в том случае, если эти дети своим неразумием и дурным поведением, в сущности, заслуживают быть брошенными на произвол судьбы».
А неразумия у Пиноккио с лихвой. Главная мечта его жизни — не кукольный театр для отца, как в русском варианте, а много денег. «А если я найду не пять тысяч, а сто тысяч? — рассуждает Пиноккио в минуты приятных раздумий о будущем. — Ах, каким великолепным синьором я стану тогда! Я смогу тогда обзавестись прекрасным палаццо, конюшней с тысячью деревянных лошадок, погребком с желтым и красным ликером и библиотекой, в которой на полках будут стоять только засахаренные фрукты, торты, пряники, миндальные пироги и сливочные вафли». Вот он, идеал итальянского ребенка. Похоже, он не слишком изменился за прошедшие годы.
Заканчивается, правда, все хорошо. «Папу» находят, «маму» тоже. Пиноккио, в конце концов, вынужден начать работать. Не очень долго, конечно, только чтобы показать, что он не совсем уж плохой. И тут как раз мама-фея сообщает, что не все ее волшебные способности утеряны в результате бесчинств сыночка, а что кое-что она сохранила на черный день. «Молодец, Пиноккио! — говорит ему фея. — Так как у тебя доброе сердце, я прощаю тебе все твои проделки до нынешнего дня. Дети, которые помогают родителям в нужде и болезни, заслуживают великой похвалы и великого уважения, даже если они не являются образцами послушания и хорошего поведения». После чего Пиноккио вновь получает неограниченные средства и, видимо, возможность продолжить свои проделки. Словом, мораль сего сказочного произведения достаточно проста. Дети — это тот тяжелый крест, который родители вынуждены нести всю жизнь, да еще и радоваться этому. Ничего другого ждать от них не приходится. Сказка скорее для взрослых, для детей же приятная иллюстрация того, что они и так интуитивно знают — делай что хочешь, все равно родители никуда не денутся.
«Итальянский любовник»
Повсеместно распространенным является убеждение, что итальянцы — прекрасные любовники. Идея эта очень импонирует как туристам, приезжающим в Италию, так и самим итальянцам. Наигранная страстность поведения, подчеркнутое внимание к особам женского пола любых форм и возрастов укрепляет это представление, а стремление не ударить лицом в грязь и сохранить за собой репутацию заставляет итальянцев поддерживать имидж и вести себя соответствующим образом. Даже совсем юные подростки, сидя кучкой перед входом в бар, откровенно обсуждают проходящих мимо девушек, сопровождая разговор жестами, возгласами, а иногда и свистом. Это на тот случай, если вы иностранка и можете не понять, что вся происходящая суматоха относится к вам.
А великие исторические любовники... Достаточно упомянуть одного Казанову. Причем, в отличие от своего испанского соперника в этой сфере Дон Жуана, Казанова реально существовал и оставил дневник, чтобы никто не сомневался в подлинности его похождений. А из дневника становится совершенно очевидно, если, конечно, верить Казанове на слово, что, во-первых, он почти каждый раз влюблялся в объект или по крайней мере увлекался, а во-вторых, всем, с кем он имел дело, это очень нравилось. Никто на него не обижался и не хотел его убить.
В современную эпоху образ страстного итальянского любовника активно поддерживается кинематографом. Вначале сами итальянцы старались — один только Марчелло Мастрояни заставлял сердца женщин всего мира биться быстрее. Теперь активно тиражируют любвеобильный образ американцы, которым так нравится идея, что где-то есть общество, где женщине можно подмигнуть или даже пожать руку и не угодить за это за решетку. И есть большие и смелые мужчины, которые делают это каждый день.
В кинематографической сфере с итальянцами соперничают французы, но в их экранной чувственности обычно много профессионализма. Итальянцев же американцы любят изображать простыми здоровыми парнями, которые занимаются сексом с любой женщиной, которая оказалась в поле их зрения, а она потом долго не может прийти в себя от полученного удовольствия. Итальянцы просто, по мнению американских создателей фильмов, как в старом советском анекдоте про рабочего «завсегда об ентом думают». Что, конечно, неправда, так как думают они больше о приближающемся обеде и прошедшем футболе.
Наконец, сами итальянцы стараются, как могут, поддержать комплиментарный образ. Они довели до совершенства профессию жиголо, человека, который обслуживает богатых дам и не стесняется этого. Не так давно венецианские жиголо даже объединились в свой особый профсоюз, если верить данным Интернета. Время от времени в итальянской прессе проходит информация, подобная следующей: по данным какого-нибудь статистического агентства (или профсоюза аптекарей) в Италии покупают больше презервативов больших размеров, чем в других странах Европы. Разве это не повод для гордости?
Еще Италия считается страной любви. И справедливо. Здесь всегда любили красивые любовные истории. Не важно, как все это выглядело на самом деле, в реальной жизни, наверняка, гораздо проще и прозаичнее, но итальянцы любят, чтобы все было красиво. Вот и остались жить в веках знаменитые итальянские любовники, прекрасная любовь которых не оставляет равнодушными окружающие их народы.
Самая знаменитая любовная пара, заставляющая страдать сердца многих поколений жителей планеты, — это Ромео и Джульетта. Конечно, приложил руку к их бессмертию английский бард, но от этого они не перестали быть итальянцами. Никому и в голову не придет представить себе все эти страсти на английской почве, где Монтекки и Капулетти просто не подавали бы друг другу руки, встречаясь в клубе, что выражало бы высшую степень презрения. А влюбленную пару в конце концов бы благоразумно поженили, выгодным образом слив капиталы. Нет, это подлинно итальянская история и первоначально она выглядела несколько иначе, более по-итальянски.
Подлинная история Ромео и Джульетты началась задолго до рождения Шекспира. Истоки возникновения легенды теряются в глубине веков. Подобного рода трогательные истории о судьбах несчастных влюбленных существовали во многих странах, Италия же была на них особенно богата. Наиболее ранний записанный вариант относится ко второй половине XV века и составлен на основе сиенской легенды. Мазуччо Салернитано опубликовал ее в своем сборнике «Новеллино»[4]. Действие разворачивается в Сиене, и героев зовут Марьотто и Джанноцца. Молодые люди полюбили друг друга, а полюбив, захотели испробовать «сладчайших плодов» любви, как выражается автор. В этом варианте не совсем понятно, что мешало героям соединиться открыто, так как никакой междоусобной вражды здесь нет. Они долго размышляли, как им лучше поступить, после чего «девушка, которая была столь же рассудительна, как и прекрасна, решила тайно обвенчаться с Марьотто, чтобы запастись щитом, которым они могли бы прикрыть совершенную ошибку в том случае, если вследствие превратностей судьбы они лишатся возможности наслаждаться». Они подкупили монаха, обвенчались и «некоторое время счастливо наслаждались этой скрытной, но отчасти дозволенной любовью».
Идиллия кончилась из-за неосторожности Марьотто, который повздорил с одним почтенным горожанином, убил его и скрылся от властей, за что был объявлен врагом отечества и осужден на вечное изгнание. Вспыльчивому юноше не оставалось ничего другого, как бежать к богатому дяде-купцу в Александрию, поплакав с любимой на прощание.
Далее все развивалось по знакомой схеме. Девушку собрались выдавать замуж, и она придумала опасный план, для осуществления которого послала за уже знакомым монахом, которого и попросила помочь. Реакция его была вполне предсказуемой: «монах сначала проявил некоторое изумление, робость и нерешительность (как монахи это обычно делают), пока она не пустила в ход чудесную силу и чары святого мессера Иoaннa Златоуста ( т.е. дала ему денег — А.П.), что заставило его сразу сделаться отважным и сильным и мужественно взяться за выполнение задуманного плана».
Девушка заснула, проснулась и в мужском платье отправилась в Александрию. Но плаванье ее затянулось из-за непогоды, и известие о ее смерти дошло до ее тайного мужа раньше. Он поспешил на родину, вскрыл могилу, был схвачен и под пытками рассказал обо всем, вызвав всеобщее сочувствие, особенно среди женщин, которые «проливали горькие слезы и, объявляя его несравненным и совершенным любовником, готовы были выкупить его собственной кровью». Несмотря на это, Марьотто судили, приговорили и отрубили голову. Вернувшаяся героиня закончила свои дни в монастыре, «погруженная в душевную скорбь и обливаясь кровавыми слезами, не вкушая почти никакой пищи, без сна, отчего совершенно лишилась сил. И так, беспрестанно призывая своего Марьотто, она вскоре окончила свою жалкую жизнь».
В начале XVI века Луиджи да Порто в своей «Истории двух благородных любовников»[5] придает легенде форму, близкую к классической. Его герои носят имя Ромео и Джульетта, действие происходит в Вероне в начале XIV века. Появляются и враждующие семьи, которые носят имя Монтекки и Капулетти. Фамилии эти заимствованы у современника «событий», Данте, упоминающего их в своем «Чистилище»: «Приди, беспечный, кинуть только взгляд: \ Мональди, Филиппески, Каппеллетти, \ Монтекки, — те в слезах, а те дрожат!» Данте, правда, описывая слезы и страдания, не имел в виду взаимную вражду, во всяком случае никакие исторические источники ее не подтверждают, но для легенды это не имеет никакого значения. Все эти черты закрепились и получили развитие в последующих пересказах любовной истории.
Итальянский новеллист Банделло через пару десятков лет опубликовал свою версию[6] истории любви Ромео и Джульетты, довольно близкую к да Порто. Именно новелла Банделло, закончившего свои дни в эмиграции во Франции, была переведена сначала на французский, а вскоре и на английский язык. Именно ее, скорее всего, и использовал Шекспир для написания своей трагедии, увидевшей свет в конце XVI века. Для всего мира именно произведение Шекспира стало великим творением, все остальное не более чем его источниками. Для Италии важна еще «История Вероны», опубликованная также в конце XVI века, в которой автор Джироламо делла Корта выдает эту историю за подлинное событие. Это позволило городу Вероне «отыскать» и гробницы великих любовников, и их дома, и многое другое.
Согласно итальянской версии, изложенной да Порто и Банделло, Ромео, томившийся любовью к даме, не отвечавшей ему взаимностью, оказался на балу в доме Капеллетти, семейства, находившегося с его собственным в старинной вражде. Там он увидел дочь хозяина дома, и взаимное чувство мгновенно вспыхнуло между молодыми людьми. Во время танца им удалось поговорить. Справа от Джульетты танцевал благородный юноша Меркуччо (это единственное место, где упоминается его имя в новеллах), чьи руки «от природы всегда, и в июльскую жару, и в январскую стужу, оставались холодными, как лед». Ромео встал слева, и Джульетта тут же воспользовалась случаем и заговорила: ««Благословен ваш приход ко мне, мессер Ромео». На что юноша, ее изумление заметив и сам изумленный ее словами, сказал: «Как это благословен мой приход?» А она ответила: «Да, благословен ваш приход сюда ко мне, ибо вы хоть левую руку мою согрели, пока Меркуччо мою правую застудил». Тогда он, несколько осмелев, добавил: «Если я моей рукой вашу руку согрел, то вы прекрасными своими глазами мое сердце зажгли». Девушка слегка улыбнулась, опасаясь, как бы ее с ним не увидели и не услышали, но все же сказала ему: «Клянусь вам, Ромео, честным словом, что здесь нет женщины, которая казалась бы мне столь же прекрасной, каким кажетесь вы». На что юноша, весь загоревшись, ответил: «Каков бы я ни был, я стану вашей красоты, если она на то не прогневается, верным слугою».
Влюбленные много дней вздыхали и искали встреч то на улице, то в церкви, Верона город небольшой, разойтись трудно. Джульетта, сначала пришедшая в ужас при мысли, что полюбила врага, вскоре успокоилась, убедив себя, что эта любовь может привести к примирению семейств. Наконец состоялась «сцена на балконе», и было принято решение тайно обвенчаться.
Здесь на сцене появляется монах — «знаток теологии, философ и большой искусник во многих вещах, чудодей, знающий тайны магии и колдовства». Он тайно обвенчал влюбленных, и они стали наслаждаться своей тайной семейной жизнью. Затем — стычка, случайное убийство Тебальдо, родственника Джульетты, бегство в Мантую. Родители Джульетты, обеспокоенные ее слезами, решают выдать ее замуж. Притворная смерть героини. Монах, попавший в карантин и не доставивший письмо Ромео. Яд, купленный у аптекаря, гробница, гибель любовников и примирение родных над их телами.
Просто удивительно, как близко к итальянскому тексту новеллы создал Шекспир свое творение, и как, вместе с тем, далеки они друг от друга — как Италия от Англии. С одной стороны, почти буквальное следование сюжету, но другой дух, другие характеры, другое видение.
Начать с возраста. У Шекспира герои очень молоды, Джульетте не исполнилось еще 14, в итальянской версии ей уже полные 18. Для англичанина такие страстные, безрассудные поступки могли совершать только дети, для Италии это совершенно нормальное поведение. В Англии юные чувства чисты и светлы, в Италии повсеместно присутствует эротическая тема. Во время встречи на балконе в итальянском варианте Ромео недвусмысленно намекает на характер своих желаний, а Джульетта, хотя и отказывает ему, тут же понимает намек. Вот как выглядит этот диалог у да Порто: «Вы можете позволить мне войти в вашу комнату, где нам было бы удобнее беседовать вдвоем». Тогда прекрасная девушка, рассердившись, сказала: «Ромео, я уже люблю вас, кажется, настолько, насколько это вообще дозволено, и даже, быть может, разрешаю вам больше, чем моему честному нраву пристало, ибо Амур покорил меня вашей доблестью. Но если вы думаете настойчивыми ухаживаниями или другим каким образом вкусить мою любовь иначе, чем издалека ее вкушает влюбленный, то с этой мыслью расстаньтесь, все равно она не сбудется никогда».
Соединившись тайным браком, в итальянской версии они много дней предаются любовным утехам в самых разных местах: то в саду, то в комнате Джульетты. У Шекспира это одна ночь, закончившаяся с пением жаворонка. Итальянские родители, видя слезы дочери, сразу понимают, что ей нужен мужчина, и решают выдать ее замуж, в английской версии они считают, что она плачет по убитому Тибальту. И уж, конечно, невозможно представить шекспировскую Джульетту, очнувшуюся в гробнице в объятиях Ромео и вообразившую, что это другой мужчина. Но именно это подумала в первую очередь Джульетта итальянская: «Ощутив поцелуи, она решила, что к ней пришел фра Лоренцо, чтобы отнести ее в келью, и, охваченный плотским вожделением, держит ее в своих объятиях.
— Что вы, фра Лоренцо, — удивленно сказала Джульетта, — а Ромео вам так доверял! Оставьте меня» (Банделло).
В итальянской версии отчетливо видны главные характеристики героев: разумная Джульетта и красивый Ромео. Банделло несколько раз упоминает «неотразимую красоту» Ромео, да Порта пишет о том, что «привлекал он взоры всех … своей красотой, превосходившей красоту любой из пришедших туда женщин», Джульетта же признается, что « красота его … поразила ей душу».
Что касается поступков, то здесь заметно преимущество Джульетты: она первой признается в любви, она предлагает тайный брак, причем как следует взвесив все за и против, она придумывает варианты спасения, и только ее любовь и послушание супругу приводят к печальным последствиям. У Банделло она, узнав о необходимости изгнания Ромео, предлагает вполне разумный выход. «Мой дорогой повелитель, — говорила она, — я обрежу свои длинные волосы, оденусь в мужское платье, и, куда бы вы только ни уехали, я всегда буду рядом с вами, с любовью служа вам. Разве может быть более верный слуга, чем я? О дорогой мой супруг, окажите мне эту милость и дозвольте разделить вашу судьбу». Ромео же хочет, чтобы все было красиво, как положено (хотя очевидно, что ситуация этого не позволяет). Он хочет повезти ее с собой «не в одежде пажа, а как свою супругу и госпожу в сопровождении подобающей ей свиты».
В минуты кризиса, когда над Джульеттой нависла угроза двоемужества, Ромео, живущий, по свидетельству авторов, в Мантуе в почете и богатстве, утешает ее обещаниями «приехать и все уладить». Он пишет ей в письме, что «ни под каким видом не согласен на ее замужество, но и на то, чтобы она раскрыла тайну их любви», и обещает «через неделю или десять дней наверняка найти способ увезти ее из отцовского дома» (да Порта). В результате Джульетте с помощью уговоров и подкупа приходится придумывать хитроумный и опасный план с псевдопохоронами.
Она прекрасно сознает неразумность своего повелителя, увидев его в склепе, выговаривает: «Как глупо было приходить и с таким риском проникать сюда!» (да Порта). Что совершенно не мешает ее искренней любви и подчинению возлюбленному. Ромео же, только узнав о смерти любимой, осознает, что он виноват в создавшейся ситуации. Над ее телом он восклицает: «О изменник Ромео, вероломный предатель, из всех неблагодарных самый неблагодарный! Не от горя умерла твоя супруга, от горя не умирают; ты, несчастный, ты ее убийца, ты ее палач. Ты тот, кто погубил ее. Она писала тебе, что лучше умрет, чем будет женою другого, умоляла тебя взять ее из дома отца. И ты, неблагодарный, ты, ленивец, ты, жалкий пес, ты дал ей слово, что приедешь за ней, уговаривал ее быть веселой и откладывал со дня на день, не решаясь сделать то, что она хотела». В его словах, согласно итальянскому варианту истории, много истины.
У Шекспира оба героя молоды, красивы, наивны и чисты, а Джульетта, если и превосходит своего возлюбленного, то не разумом, а скорее силой характера. Ей приходится жертвовать большим, чем ее возлюбленному, больше рисковать, больше сопротивляться. Таковы условия их жизни: он свободнее и волен распоряжаться своей судьбой, она в естественной власти родителей.
Но шекспировский Ромео не беспомощен и пассивен. Единственный раз, когда он допускает слабость и плачет в келье у монаха после убийства Тибальта, Лоренцо тут же приводит его в чувство:
Мужчина ль ты! Да, с виду ты мужчина,
Но плачешь ты по-женски, а поступки
Гнев зверя неразумный выдают.
Ты — женщина во образе мужчины
Иль дикий зверь во образе обоих)[7]
Родители Джульетты в итальянском варианте вполне покладистые, ее мать даже роняет фразу о том, что они готовы выдать ее, за кого она захочет, даже из рода Монтекки, лишь бы она была счастлива. Ее отношения с дочерью теплые и доверительные, а страдания после ее смерти шумные и искренние. В английском варианте родители дальше от дочери, пожилой отец занят своими делами, а очень молодая мать, похоже, интересуется больше собой. В замужестве дочери их привлекает тот факт, что жених «герцогского рода», с хорошими связями. Их страдания искренние, но более заслуженные, чем у их итальянских аналогов.
Зато монах в английском варианте гораздо благороднее, мудрее и добрее итальянского. Он любит молодых людей и старается им помочь, как может, в то время как итальянец все время помнит о своих интересах, обманывает, выкручивается и падок на деньги.
Даже смерть героев разная. В английском варианте очнувшаяся ото сна Джульетта обнаруживает рядом мертвого Ромео. Осознав поражение, и после короткой знаменитой реплики, она закалывается:
Сюда идут? Я поспешу. Как кстати—
Кинжал Ромео!
(Хватает кинжал Ромео.)
Вот твои ножны!
(Закалывает себя.)
Останься в них и дай мне умереть.
(Падает на труп Ромео и умирает.)
Итальянская Джульетта, очнувшись, застает Ромео еще живым, что дает возможность им обменятся долгими и высокопарными речами. Умирает же Джульетта совсем странным способом: она «глубоко вздохнула и на время затаила в себе дыхание, а затем исторгла его с громким криком и упала замертво на бездыханное тело Ромео».
При всем сюжетном сходстве эти две версии, английская и итальянская, вызывают различные чувства. После прочтения шекспировской хочется плакать светлыми слезами над печальной, но величественной судьбой двух юных сердец. Итальянская больше интересна с бытовой и историко-культурной точки зрения.
И вместе с тем Шекспир создавал именно итальянские образы и картины. От его произведения веет жаркой итальянской негой и пылкими южными страстями. Да, гений английский, но чувства итальянские. Невозможно представить Ромео и Джульетту англичанами. Магия итальянской земли действует на читателя и зрителя: раз любовь итальянская, значит, подлинная.
А.С. Пушкин писал, как обычно, четко и полно о шекспировской пьесе: «В ней отразилась Италия, современная поэту, с ее климатом, страстями, праздниками, негой, сонетами, с ее роскошным языком, исполненным блеска и concetti. Так понял Шекспир драматическую местность. После Джульеты, после Ромео, сих двух очаровательных созданий шекспировской грации, Меркутио, образец молодого кавалера того времени, изысканный, привязчивый, благородный Меркутио, есть замечательнейшее лицо изо всей трагедии. Поэт избрал его в представители итальянцев, бывших модным народом Европы, французами XVI века».
Сегодня город Верона, которому «повезло» стать местом действия знаменитой любовной истории, очень неплохо на этом зарабатывает. Открыт не только домик Джульетты (итальянские путеводители окончательно запутались — одни пишут, что здесь находилась городская гостиница, другие, что здесь действительно жила семья Капулетти), но и домик Ромео, и гробница Джульетты и т. д. Не имеет значения, что из этого подлинное, главное другое. Это то нескончаемое паломничество, которое продолжается уже не одно столетие. В XIX веке монахи монастыря, где расположена «могила» Джульетты, были даже вынуждены передвинуть ее, так как посетители мешали нормальному ведению службы.
Безумие, творящееся во дворе домика Джульетты, достигло сегодня апогея. С чьей-то легкой руки пошло поветрие — писать записочки с признанием любимому человеку и лепить их на стену. В результате стены дворика выглядят как внутренность большой помойки, залепленная обрывками бумаги, жвачками, всякого рода мусором. При этом людям, страдающим клаустрофобией, там находиться не рекомендуется, людей набито столько, что практически нельзя двигаться. Ни один музей Вероны не собирает такого количества посетителей, как этот маленький дворик. Разве это не доказательство великой и вечной силы любви, святилищем которой стала Италия?
Самые разные сюжеты итальянской истории и литературы пронизаны любовной тематикой. Даже в жизни реальных людей любовь приобретает какой-то сказочный, величественный вид. Вспомним только великих — Данте с его Беатриче и Петрарку с его Лаурой. Обе женщины представляются несколько виртуальными любовницами, и в том и в другом случае реальная история не совсем ясна, некоторые даже ставят под сомнение сам факт существования этих женщин. Но как красиво, как волнует это все человеческие души! Подобного рода сильное, верное, бескорыстное чувство во все времена вызывает трепет и поклонение. А попытки неитальянских ученых рассказать «правду» об отношениях великих поэтов к реальным дамам их сердца никогда не будут интересовать широкую общественность.
Прекрасными любовными историями наполнена итальянская земля. Около 1275 года Франческа, дочь Гвидо да Полента, синьора Равенны, была выдана замуж за Джанчотто Малатеста, отец которого был вождем риминийских гвельфов, некрасивого и хромого. Муж, узнав о любовной связи жены со своим младшим братом Паоло, убил их обоих. Банальная в общем-то история. Но как прекрасна и возвышенна она становится в итальянской обработке! Данте вводит Паоло и Франческу в свою «Божественную комедию». Их неразлучные тени скитаются в Аду. Франческа рассказывает историю своей любви и гибели: герои, оказывается, просто читали вдвоем историю о Ланцелоте (пока муж занимался делами государственной важности) и, не удержавшись, поцеловались вполне невинно. Правда, она не отрицает большого чувства, возникшего между ними: «Любовь, любить велящая любимым, / Меня к нему так властно привлекла, / Что этот плен ты видишь нерушимым». История двух возлюбленных так поразила Данте, что он «упал, как падает мертвец».
Еще большее впечатление она произвела на потомков. Много веков спустя в далекой холодной России продолжали восхищаться и вдохновляться жаркими итальянскими страстями. Чайковский написал знаменитый балет «Франческа да Римини», Рахманинов — оперу. Александр Блок сетовал, «Что целовались не мы, а голуби, И что прошли времена Паоло и Франчески». Дмитрий Мережковский подобно герою «Божественной комедии» расчувствовался, встретив двух любовников: «И волновалась грудь моя мятежно, И я спросил их, тронутый участьем, О чем они тоскуют безнадежно». Так достаточно обычная история стала еще одним символом вечной любви. Не быть, а казаться, производить впечатление — этот принцип итальянской жизни прекрасно срабатывает при создании любовных историй.
Даже совсем сомнительные истории с течением времени в итальянском исполнении приобретают величественность. Прекрасная Бьянка Капелло происходила из знатной венецианской семьи. По дошедшим до нас свидетельствам современников она была очень красива: светлые волосы, большие глаза, яркие чувственные губы, округлые формы, женщины такого типа пользовались успехом во все времена, даже когда были не в моде. Флорентиец Пьеро Бонавентури, оказавшийся в Венеции по делам, влюбился в нее, завел роман и вскоре юные любовники бежали во Флоренцию, преследуемые проклятиями и угрозами со стороны благородных венецианских родственников.
Семейная жизнь в бедном флорентийском доме с родителями пусть и любимого мужа, видимо, не слишком радовала Бьянку, которая вскоре, и навсегда, отдала свое сердце герцогу Франческо, наследнику рода Медичи. Вот здесь закипели подлинные страсти. Любовь преодолела все препятствия — жену, которая скончалась при родах, мужа, которого «вовремя» зарезали на улице Флоренции, активное сопротивление родственников Медичи, недовольных подобного рода отношениями, наконец, недоброжелательное отношение флорентийцев, не одобрявших роман своего герцога с венецианской распутницей. В 1579 году влюбленные поженились, и Бьянка была объявлена великой герцогиней Тосканской. Менее десяти лет продолжалось недолгое семейное счастье, а вот умерли герои, как и положено, почти в один день (с разницей в несколько часов).
Много было сомнений и разговоров по поводу внезапной смерти мужа и жены, да еще и в уединенном замке, да еще и в присутствии брата Франческо — кардинала Фердинанда, который был известен своим крайне негативным отношением к Бьянке и являлся наследником тосканского герцогства после своего брата, не имевшего сыновей. Сторонники кардинала поговаривали о том, что Бьянка намеревалась его отравить, но ошиблась и умерла сама с мужем. Странная ошибка, конечно. Фердинанд не забыл своей неприязни к невестке. Сразу после смерти Франческо и Бьянку разлучили: его похоронили в фамильной усыпальнице, а ее в неизвестной могиле. Правление Франческо было не самым благоприятным для Тосканы, да и характером он отличался скверным и нерадостным (он принадлежал уже к испанской ветви Медичи). Фердинанд царствовал гораздо разумнее и спокойнее. Но вот ведь парадоксы истории: о любви Франческо и Бьянки пишут все путеводители и брошюры, их портреты разглядывают многочисленные посетители Италии, а Фердинанда помнят только как человека, возможно, повинного в гибели двух любящих сердец.
Трудно сказать, что играет здесь определяющую роль — всемирно знаменитые любовные истории, старательно поддерживаемый стереотип или просто воздух и солнце страны, — но Италия действительно полна любовной неги. Парочки, попадающие сюда, невольно берутся за руки и радуются друг другу. За столиком под цветущей акацией, попивая игристое белое вино, так и хочется говорить о любви. Игра, окружающая тебя, становится реальностью, или ты становишься частью общего большого действа, так что многие начинают вести себя так, как и не могут представить в какой-нибудь другой стране: целоваться, обниматься, радоваться глупым шуткам, пьянеть от воздуха и вина, и все это открыто, напоказ, без малейшего стеснения. Холодные сдержанные англичане, политкорректные американцы, застенчивые русские — все однажды теплым итальянским вечером превращаются в детей природы, возвращаются к каким-то глубинным первоистокам бытия, позволяя себе быть, нет, не тем, кто они есть на самом деле, а тем, кем они хотели бы быть в самых сладких и глупых фантазиях.
Русский
English
