Под редакцией проф. А. В. Павловской и канд. полит. наук Г. Ю. Канарша
Сайт создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №13-03-12003в)

Главная/Национальные менталитеты и социальное развитие/Национальный менталитет и проблема этнокультурного взаимодействия/

Федотова Н. Н. Политика мультикультурализма и ее проблематизация

Нациестроительство в Европе осуществилось в XVII–XIX вв. Поэтому к началу XX в. там сложились гомогенные национальные государства. Для этого была осуществлена ассимиляция, навязывание религии, культуры, языка большинства, проводились массовые этнические чистки, система образования работала на ассимиляцию. Это привело к разрушению локальных, региональных, этнокультурных особенностей. В результате в Европе — во Франции, Германии, Дании и пр. — сложились политические нации, то есть, политические, а не этнические общности людей, в которых национальность определяется гражданством. Вместе с тем, в некоторых странах, как, например, в Бельгии и Швейцарии сохранился мультикультурализм как культурное разнообразие ряда регионов страны.

Обратимся к точке зрения С. Хантингтона на процессы нациестроительства в США. Он показывает, что лицо Америки и её национальной идентичности на протяжении разных периодов её истории определяют три концепции ассимиляции: «плавильного тигля», «томатного супа» и «салата», различающиеся силой вызываемых ими интеграционных тенденций (Хантингтон. 2004: 204). Самая исторически ранняя концепция — концепция плавильного тигля — была выдвинута в 1780-е гг. и подразумевала не только взаимопроникновение разных народов, а их переплавку, «сплавление в новую расу», приводящую к формированию нового американского человека. В итоге создавалась новая общая культура, «которая объединила бы всех жителей страны во имя построения на территории Америки Республики Человека и Царства Божия» (там же: 205). Немец, француз, британец переплавлялись в американца.

Меньший потенциал интеграции предполагает концепция «томатного супа» (по-другому называемая англо-конформистской), которая основана на культурной стороне ассимиляции и утверждает, что культура первопоселенцев является доминирующей. Новые иммигранты должны были адаптироваться к сложившимся англо-американским культурным образцам поведения и ценностям. При этом «англо-протестантская культура есть томатный суп, куда иммигранты добавляют сельдерей, гренки, специи, петрушку и другие ингредиенты, улучшающие вкус этого блюда, однако поглощаемые им с тем результатом, что мы все равно едим суп, а не что-то другое» (там же: 206), то есть, «чужеродные элементы попадали в томатный суп, обогащая его вкус, словно приправы, но не меняя состава» (там же: 291). Именно эта концепция, а не концепция плавильного тигля, по мнению Хантингтона, долгое время (с конца XVIII до начала XX-го вв.) доминировала и работала до 1960-х гг.

Хантингтон приводит цитату одного из исследователей, использующего метафору перегонного аппарата, в котором «чужеродные элементы, добавляемые малыми порциями, не просто плавились, но перемешивались и перегонялись, причем перегонка не затрагивала сущности первоначальной субстанции» (там же), то есть, англо-протестантского культурного ядра.

Американизация по модели плавильного тигля и томатного супа была особо сильна в XIX в. и начале XX-го. Для ассимиляции новой обширной волны миграции начала XX-го в. снова стали пытаться вернуться к плавильному тиглю. Хантингтон цитирует президента США Т. Рузвельта, который в начале XX века склонялся к идее «плавильного тигля», но впоследствии признал, что «томатный суп» более соответствовал современным ему реалиям американского общества: «Тигель, в котором все сплавляется воедино работал с 1776 по 1789 год, а наша нация и ее ценности были сформированы в дни Вашингтона» (там же: 208).

Хантингтон показывает, что нациестроительством занимались многие социальные институты и общественность. Огромную роль играло государство, которое не позволяло новоприбывшим мигрантам селиться в местах компактного проживания их соотечественников, а также регулировало приток новых мигрантов в страну. Хантингтон приводит пример участия бизнеса в формировании единой нации. Владелец корпорации Г. Форд прилагал большие усилия по американизации иммигрантов и превращению их в рабочих, обладающих высокой производительностью труда, что соответствовало общенациональным целям: обучение иммигрантов американскому образу жизни, традициям и английскому языку, которые должны были привести к отказу от прежних привязанностей и лояльностей.

Для демонстрации своей деятельности Форд организовал спектакль, «центральной декорацией которого стал гигантский плавильный тигель. Поток рабочих иммигрантов в чужеземных одеждах и с лозунгами, прославляющими их родину, вливался в этот тигель из-за сцены. Одновременно с другого конца тигля вытекал еще один людской поток — все в одинаковых костюмах и с маленькими американскими флажками в руках» (там же: 211). Культурные отличия при этом подходе признавались девиацией, которую надо было исправить.

Однако, отмечает Хантинтон, показывая сложность динамики политики американизации, возродить плавильный тигель позже оказалось уже невозможно: «В Америке начала двадцатого столетия существовало стремление к реализации концепции плавильного тигля — при том, что фактически нация оставалась тем самым томатным супом англо-протестантской культурной идентичности» (там же: 208).

Поэтому, как показывает Хантингтон, уже в 1915 г. в ответ на сильную ассимиляцию посредством «плавильного тигля» или «томатного супа» была выдвинута альтернативная мультикультуралистская концепция «салата» или культурного и этнического плюрализма. Согласно ей, этническую принадлежность изменить нельзя, поскольку идентичность определяется примордиально-биологически, то есть, происхождением.

Иммиграция, считали основоположники этой концепции, разрушила американскую идентичность первопоселенцев и создала не нацию, а «демократию национальностей» или «транснациональность, совместно с другими народами ткущую нити всех цветов и оттенков» (там же: 206–208).

Таким образом, первая концепция мультикультурализма, концепция «салата» была сформулирована еще в первой четверти XX в., но она не получила поддержки в научных и общественных кругах, выступающих тогда за единую американскую нацию (там же: 208), то есть, за монокультурализм. До конца 1950-х гг. продолжала действовать концепция «томатного супа», усиленная во время Второй мировой войны из-за патриотических настроений.

Но, начиная с 1960-х гг., политика мультикультурализма стала определяющей, а расовое, культурное, этническое и пр. многообразие — главной ценностью. Культурные различия и национальные корни стали официально признаваться, поддерживаться и воспроизводиться, создавая новый все более сложный «салат» американской идентичности. Предполагалось, что отказ от доминирования культуры большинства и уважение к культурам меньшинств сформирует более демократическое общество и, тем самым, усилит его интеграцию на новых основаниях. Эти изменения продемонстрировал У. Кимлика: «Ранее исключавшиеся группы больше не желают, чтобы их замалчивали, или маргинализировали, или определяли как «отклоняющиеся» просто потому, что они отличаются по своей расе, культуре, гендеру, способностям или сексуальной ориентации от так называемых нормальных граждан. Они требуют более всеобъемлющей концепции гражданства, которая признает (а не стигматизирует) их идентичность, и дает место их различиям (а не исключает их)» (Кимлика, 2010: 413). С 1960-х до 1990-х гг. мультикультурализм стал доминирующим, как в научном, так и публичном западном дискурсе, а политика мультикультурализма — доминирующей политикой.

Приход дискурса и практической реализации политики мультикультурализма был вызван рядом причин. Э. Паин показывает, что «с конца 1960-х гг. стремление к сокращению издержек… стимулировало вывоз капитала и перенос промышленных мощностей из развитого мира в развивающийся… вместо прежних западных стратегий слома традиционных культур возникала политика адаптации западной экономики к традиционным культурам. Она проводилась и в самих западных странах в связи с массовой заменой местной рабочей силы на более дешевую, рекрутируемую из среды иммигрантов. Эта новая стратегия не только уменьшила стандартизирующие функции индустриализации по отношению к традиционным культурам, но и стимулировала рост традиционализма, легитимировала его. Бизнес перестал играть роль основного защитника и проводника модернизации и идей культурного универсализма, что, в свою очередь, повлияло на развитие мирового интеллектуального климата в последней трети XX века» (Паин, 2011: 15). Мы приводим эту большую цитату для того, чтобы показать, как действовал бы ранее упомянутый Г. Форд в новых условиях: он бы вывез капитал, открыл бы производство в других странах, не стал бы организовывать никаких курсов английского языка и других форм обучения, не стал бы ставить свой спектакль и не внес бы вклад в создание среднего класса Америки.

Согласно Кимлике, концептуализация мультикультурализма имеет ряд векторов:

Первый вектор: мультикультурализм как коммунитаризм. Поддержка групповой идентичности различных этноконфессиональных сообществ, права меньшинств на «защиту сплоченных и культурно обособленных групп от посягательств либерального индивидуализма» (Кимлика, 2010: 427).

Второй вектор: мультикультурализм в рамках либерализма. Кимлика замечает: «В целом язык и культура, в которых растут люди… часть их неизбираемых обстоятельств, а не… их добровольные вкусы… доступ к своему языку и культуре иногда может быть предпосылкой самой способности делать осмысленный выбор… И неразумно ожидать от меньшинств, чтобы они платили эту цену в то время, как члены большинства не стоят перед необходимостью подобных жертв» (там же: 429–430). Тем самым подчеркивается, что на определенном этапе «некоторые (но не все) требования прав меньшинств способствуют либеральным ценностям» (там же: 434).

Третий вектор: мультикультурализм как ответ на нациестроительство. Утверждая необходимость нейтральности государства по отношению к культурным и религиозным особенностям групп, Кимлика считает, что усилия государства по формированию единых социетальных ценностей должны быть чувствительными к тому, как это затронет меньшинства.

Нациестроительство обеспечивает привилегированное положение большинству и может быть недостаточно справедливым к меньшинствам, среди которых — национальные меньшинства, изоляционистские этноконфессиональные группы, добровольно отказывающиеся от гражданства, метеки (нелегальные иммигранты и другие группы с неурегулированным статусом), афроамериканцы.

«Почти все либеральные демократии… предпринимали попытку распространить единую социетальную культуру на всю свою территорию… Государства участвуют в этом процессе «нациестроительства» — процессе поощрения общего языка, чувства общего членства в социальных институтах, действующих на этом языке и равного доступа к ним» (там же: 440) с целью формирования общей национальной идентичности.

Кимлика показывает, что дискуссия о мультикультурализме началась только в конце 1980-х – начале 1990-х гг. Произошло это потому, что распад коммунизма в 1990-е гг. вызвал подъем этнического национализма в Восточной Европе, который повлиял на процессы демократизации. В старых западных демократиях возник протест против мигрантов, нарастали угрозы сецессии, поднимались движения в защиту прав коренных народов. «Все эти факторы, достигшие пика в начале 1990-х гг., сделали ясным, что западные демократии не решили и не преодолели трений, вызываемых этнокультурным многообразием» (там же: 424), поэтому мультикультурализм оказался на переднем плане научных и общественных дискуссий западных стран.

Проблемы, возникающие в связи с реализацией политики мультикультурализма, стали фиксироваться уже в 1990-е гг., а в начале XXI в. позитивная картина политики мультикультурализма сменилась резко критической, особенно в результате взрыва башен близнецов в США, террористических атак в Мадриде и Лондоне.

Дискурс политики мультикультурализма, утверждают современные авторы, видя в основном его негативные последствия, можно свести к следующим утверждениям: 1) мультикультурализм взращивает культурные различия, 2) эти различия ведут к расколу общества на не связанные друг с другом общины, 3) это разделение усиливает распад социальных отношений (Vertovec, Wessendorf, 2010: 12–13). Таким образом, интеграция уступила место фрагментации, мозаичности.

Выделяется несколько причин провала политики мультикультурализма в Европе:

— Политическая корректность долгое время требовала, чтобы мультикультурализм однозначно признавался функциональным атрибутом демократического либерального общества. Любая попытка взглянуть на мультикультурализм критически объявлялась неадекватной и табуировалась. В результате замалчивались его дисфункциональные последствия, и мультикультурализм долгое время не подвергался критическому анализу и учеными, и представителями общественности и государственных структур.

— Политика мультикультурализма привела к расколу общества, явному отрицанию общих ценностей, общей национальной идентичности и отсутствию интереса к интеграции.

— Политика мультикультурализма отрицает социальные проблемы мигрантов и этнических меньшинств.

— Поскольку в основе политики мультикультурализма лежит культурный релятивизм, она поддерживает вредные практики — культуры меньшинства, в которых, например, считается нормальным убийство из мести или насилие над женщинами.

— Политика мультикультурализма поддерживает террористов (там же: 6–12).

Эти же причины, несмотря на иные, чем в Европе, модели мультикультурализма в других западных странах, например, в Канаде или США, могут проявиться везде, где имеется политика мультикультурализма, то есть, поддерживаемое этническое и культурное многообразие. Сегодня на Западе в условиях глобализации главной проблемой, связанной с мультикультурализмом, является миграция из мусульманских стран (в европейские страны) или из Латинской Америки (в США), и вытекающие из этого разрывы между коренными жителями и приезжими или вторым поколением мигрантов. Однако в Европе есть и старые конфликты между разными этническими или религиозными группами (например, баски в Испании, религиозный конфликт в Северной Ирландии, проблемы Фландрии в Бельгии). В России же сохраняются старые проблемы, обусловленные применяемой прежде политикой интеграции («советский народ») и политикой мультикультурализма («дружба народов», «многонациональное государство»). Добавляются новые проблемы, связанные с миграцией.

Сегодня в научных и общественных дискуссиях стала популярной идея, что мы живем в эпоху постмультикультурализма. Мультикультурализм в Европе сошел с политической повестки дня и не встречается в новых европейских стратегических документах (там же: 17–18). Вместо него активно используется термин «интеграция». Во Франции, Дании, Австрии, Нидерландах, Великобритании, Германии вводятся новые программы по гражданской интеграции мигрантов: курсы гражданских прав и тесты на знание доминирующих культурных норм и ценностей. При этом речь не идет об ассимиляции, так как, кроме интеграции, активно поддерживается разнообразие, но не в коммунитаристском («сепаратистский мультикультурализм») его понимании, а в форме поддержки индивидуального разнообразия. Такая трактовка даже заставляет предположить, что то, что сейчас скрывается под лозунгом «интеграции», практически соответствует мультикультурализму с целью избегания отмеченных выше его проблем. На локальном уровне сохраняются мультикультуралистские практики: специальные зоны на кладбищах для похорон мусульман, халяльная еда для мусульман в школах, специальные часы в бассейнах, когда купаться могут только женщины. Это значит, что в Европе отказались от использования термина «мультикультурализм», но не от мультикультуралистских практик, особенно на локальном уровне (там же: 21–22).

На наш взгляд, будущее политики (пост) мультикультурализма может быть заключено в континууме между двумя полярными точками зрения. Из-за их полярности мы обратимся именно к этим позициям, несмотря на то, что они были высказаны с разницей более, чем в десять лет. Мы полагаем, что первую представляет С. Хантингтон применительно к Америке: «куда пойдет Америка, будет ли она нацией индивидов с равными правами и общими культурой и верой — или превратится в ассоциацию расовых, этнических и культурных субнациональных групп, удерживаемых вместе надеждой на материальные прибыли благодаря развитой экономике и компетентному управлению» (Хантингтон. 2004: 228). Но это может быть верно как для Европы, так и России. Решение проблемы видится с помощью опоры на стержневую национальную культуру и общенациональную идентичность.

Вторую позицию, на наш взгляд, занимает канадец У. Кимлика, который утверждает, что антимультикультуралистская риторика не соответствует реальности: мультикультурализм более всего нужен именно тогда, когда иммигрантов воспринимают как обузу, считают нелигитимными и относятся к ним нелиберально. Те, кто поспешили объявить о провале мультикультурализма и его «смерти», ошибаются, «неправильно характеризуя эксперимент по реализации мультикультурализма, преувеличивая степень, до которой произошел отход от мультикультурализма, и неправильно определяя не только истинные трудности и ограничения, с которыми ему пришлось столкнуться, но и возможности решения этих проблем. Разговоры об отходе от мультикультурализма скрыли от внимания то, что некоторая форма мультикультурной интеграции остается жизнеспособным вариантом в западных демократиях» (Kymlicka, 2012: 1). То есть, политика мультикультурализма должна быть переосмыслена, но в той или иной форме, она будет продолжать осуществляться.

На наш взгляд, мультикультурализм неизбежен: в одних обществах он существует веками, в других присутствует в той или иной степени, в третьих возникает. В условиях глобализации гомогенизация обществ мало достижима. Но дело не в мультикультурализме, а в адекватно найденной политике мультикультурализма, разнообразие которой мы здесь хотели показать.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Кимлика, У. (2010) Современная политическая философия. Введение. М.: Изд. дом ВШЭ. 592 c.

Паин, Э. А. (2011) Закат вульгарного мультикультурализма как возрождение культуры модерна // Россия в глобальной политике. № 2. С. 8–23.

Хантингтон, С. (2004) Кто мы?: Вызовы американской национальной идентичности. М.: ООО Издательство ACT: ООО Транзиткнига. 635 c.

Kymlicka, W. (2012) Multiculturalism: Success, Failure, and the Future. Washington: Migration Policy Institute. 36 p.

Vertovec, S., Wessendorf, S. (2010) Introduction: assessing the backlash against multiculturalism in Europe // The Multiculturalism Backlash: European Discourses, Policies, and Practices. Ed. by S. Vertovec and S. Wessendorf. L., N.Y.: Routledge. 210 p.

Версия для печати