Кузнецов Д. А. Обзорная статья по введению в уральский менталитет
Уральская ментальность, как особый склад общих мировоззренческих позиций, представляет собой большую проблему. При анализе она быстро распадается либо на этноменталитеты народов, проживающих на Урале (ненцы, ханты, манси, коми, русские, удмурты, башкиры), либо на гео-ландшафтные или как их называет А. О. Бороноев «территориальные ментальности» (Бороноев, 2007: 9), а В. А. Мазин «природосообразные ментальности» (Мазин, 2004: 1). Полярный Урал и тундра, средний Урал и лесная полоса, южный Урал и степь — всё это различным образом влияет на ментальность.
Кроме этого, уральская ментальность включается или в сибирскую, например, у В. В. Пундани «Историческая психология Урало-Сибирского социума» (Курган, 2009), или в мир Поволжья, как у Э. В. Никитиной «Общее и особенное в менталитете народов Поволжья и Приуралья» (Саранск, 2013).
Также Рифей часто номинально признаётся мостом, или границей между Европой и Азией. Но какой Европой? И какой Азией? Северный, Приполярный и Полярный Пояса безусловно подпадают под категорию Север. Менталитет северян в литературе иногда справедливо обобщается без разграничений на этносы. Например, у Лобовой В. А. «Эмоциональные и ментальные особенности коренных этносов севера» (Ханты-Мансийск, 2010).
Южный Урал рассматривается как часть мира Средней Азии. Например, в книге «Взаимодействие этносов на Южном Урале: Комплексные этнолого-антропологические исследования» (Уфа, 2006) в параграфе М. Р. Бижановой по башкирско-казахским этническим связям и взаимодействиям.
Истоки уральской ментальности ищутся в истории, доисторических эпохах, в различных образах жизни, мифологиях, религиозных традициях.
Таким образом, уральская ментальность включается в более общую: например, по этническому признаку — в финно-угорский мир, по географическому — или в северный мир, или в сибирскую формацию, или в Поволжье.
Южный Урал включается в пространство центрально-азиатской степи. Для Башкирии, например, будет характерно сложное переплетение различных этнических общностей: это и старообрядчество, и башкирско-казахские этнические связи, удмурты и мордовское население Башкортостана (Взаимодействие этносов на Южном Урале: Комплексные этнолого-антропологические исследования, 2006).
Самым главным вопросом является то, что же именно уральского в уральской ментальности? Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, лежит в области синтеза нескольких идей, а в целом является трудноопределимым.
Этнографические исследования уральского менталитета в дореволюционной России
Б. М. Житков обозначает как бы границы применимости этноментального метода для исследователей XIX века России: «очень трудно проникнуть в психическую жизнь народа, круг представлений которого сильно отличается от нашего, в особенности при недостаточном знакомстве с его языком» (Традиционная нормативная культура, организация власти и экономики народов Северной Евразии и Дальнего Востока, 2000: 78). В. В. Пундани, напротив, утверждает, что уральский и сибирский менталитеты — это «определенная специфика условий, в которых оказался русский этнос» (Пундани, 2009: 68). В. А. Лобова разделяет и проясняет по отдельности менталитет коренных северян и менталитет мигрантов (Лобова, 2010: 19). В некоторых случаях, мир аборигенов несколько скрыт от русских исследователей и отстранён от эпохи современности или вообще от цивилизации. В некоторых случаях, различия между самими коренными народами отступают на задний план перед различием между аборигенами и пришлыми. В некоторых же, напротив, разбирается некое общее влияние ландшафта, очень близкое к шпенглеровскому понятию расы, зависящей прежде всего от почвы, ландшафта.
Археология предоставляет свидетельства того, что общность достаточно крупного порядка на Урале существовала. Как совсем недавно, например культура Пермского звериного стиля, распространенного от Прикамья до Енисея, так и в отдалённые эпохи. Например, Ананьинская культура атрибутируется единому пра-финно-угорскому племени. Если понимать менталитет Урала в таком шпенглеровском значении почвы, ландшафта, расы, то такие формы мышления должны оставаться и по сей день. В этом случае можно согласиться с писателем А. Ивановым, когда он пишет, что «Урал перековывает пришельцев под себя». Такое «давление» ландшафта может преодолеть только крупный город, да и то в определённых пределах. Это возможно благодаря тому, что мегаполисы, по Шпенглеру, отрицают ландшафт.
Если считать только современные народы, то их десять: ненцы, коми-зыряне, ханты, манси, коми-пермяки, удмурты, марийцы, русские, башкиры, татары.
Литературу по этноменталитетам можно разделить на три периода: исследования в Российской империи, труды советских авторов и работы, анализирующие проблемы образовавшейся после распада СССР Российской Федерации. В каждый из периодов разрабатывался определенный взгляд на мышление народа. Корневые трансформации характерны для субъекта исследований. В первый период (Имперский) субъектом исследований и наблюдений является русский или европейский ученый, первопроходец, ссыльный, который в разной степени (иногда, очень слабо) знаком с Уралом. На такие свидетельства чрезвычайно трудно ссылаться, потому что это аналогично тому, чтобы описывать современный русский характер, например, исходя из криминальных новостей, или опираться на истории о бракоразводных процессах. Вообще, нарочито изыскивать какие-то из разряда вон выходящие случаи.
Первые работы исследования в Российской империи отличаются этнографическими акцентами. Одной из первых работ не только в российской мысли, но и в мировой литературе, является книга Г. Новицкого «Краткое описание о народе остяцком» 1715 года. Здесь содержаться первые описания хантов. Или работа М. И. Михайлова «Физические и нравственные свойства зырян» 1852 года. Тогда к народам Урала применялось понятие инородцев, а их материальные формы жизни не воспринимались в качестве определяющих.
Вообще, этническое только до определённых пределов участвует в каких-то крупных формах, для этноса крайне трудно прояснить понятие развития с позиций цивилизационного подхода. Для малого этноса развитием является рост населения, хорошее владение родным языком, знание собственных культурных форм. Участие в современной эпохе весьма затруднительно.
Используя этноментальный подход, то есть признавая, что в описании уральского менталитета главным является этнический компонент, можно попробовать составить портреты каждого из народов Урала. Только нужно сделать поправку на то, что эти данные, особенно относящиеся ко времени Россиийской империи, мягко говоря, нельзя принимать всецело. Часто, это очень субъективные замечания.
Ненцы
Б. М. Житков выделяет следующие качества каменных (т. е. Уральских) ненцев. Взаимопомощь. Деликатность и вежливость. С женой обхождение: ласковое. «В общем они верны данному слову, чрезвычайно деликатны и вежливы» (Традиционная нормативная культура…, 2000: 78). Невозмутимость и бесстрастность проистекают из привычки владеть собой. Невозмутимость проявляется и в отношении «к быстротекущему времени» (Головнев, 1995: 299). Спешить и торопиться не следует, так как в суровых условиях тундровых касланий (перекочевок) это может привести к плохим результатам. Не следует спешить ни при начинании, ни при завершении дела. Знаток Урала А. В. Головнёв удивлялся «как уживается в одном характере тяга к пожизненному странничеству и способность к беспредельному ожиданию?» (Головнев, 1995: 300). Длительное ожидание (будь то тундровый аэропорт, или экспедиция) не означает нерасторопности тогда, когда приходит время действовать. Напротив, для ненца характерным является настрой на определенный ритм, почерпнутый из действительности, из окружающих закономерностей. Поскольку нет смысла ни торопить, ни притормаживать природу, напротив, это может только навредить, постольку необходимо устранить в себе «излишнюю разгоряченность», максимально развить умеренность, чувство ритма.
Обские угры: ханты и манси
«Гостеприимны, честны, добросердечны и услужливы. Каждый из них не оставит в беде ближнего. Убийств между ними почти никогда не случается; а воровство и обман в собственной среде считаются большим преступлением. К главнейшим недостаткам относятся: пьянство, суеверие, трусость» (Традиционная нормативная культура…, 2000: 92). С женой обхождение: жёсткое.
Несколько свидетельств о мансийском народе. «Леность, упрямство при общественных работах не встречается» (там же: 84). «Всегда уклончивы там, где дело касается лица, а где дело касается общества, там они напротив настойчивы» (там же: 85). Уклончивость в разговоре о личном, вероятно, можно объяснить характером сбора информации в то время.
Коми-зыряне
«По общим отзывам, зыряне хитры, находчивы, остроумны и вместе с тем весьма гостеприимны, услужливы и честны» (В краю зырянском…, 2011: 148). Изобретательность и смышленность зырян проявляется в тех многочисленных снарядах, в которых они изощряются при звериных и рыбных промыслах. «Зырянин всегда обдуманно приступает к делу и не любит необдуманно приводить его в исполнение» (там же: 149). «Зыряне не только сами промышляют, но и ведут торговлю. Как торговцы по своей смышлености и изворотливости они редко кому уступят» (там же).
«Зыряне отличаются предприимчивостью, энергией и трудоспособностью, склонностью к ремёслам» (там же: 156). Могут «облапошить». Быстро приняли христианство, после легендарного поражения волхвов в честном религиозном поединке со Стефаном Пермским. Охотно изучают грамоту, учатся.
В подобных описаниях встречается множество противоречий: то говорится о честности зырян, то о том, что любят мошеннически «облапошить» кого-либо. То говорится о богатстве зырян, особенно Печорских и Ижемских, то о бедности.
М. И. Михайлов создал «блестящую» по детализации характеристику этнического характера зырян.
«Признаки дикой и угрюмой природы, окружающей зырян, отражаются на физических и нравственных их свойствах. Немного надо наблюдать, чтобы подметить в этом народе и мирную беспечность, и безмятежное спокойствие, и простоватое самодовольство, какие дает жизнь единообразная и беззаботная. Всё обличает в зырянине простака в обширном моральном значении этого слова; но не вдруг, не с первого взгляда. При первой встрече он покажется человеком подозрительной наружности, вялым, тщедушным, как будто болезненным сознанием; и вы тотчас заподозрите в нём маску притворства, которую он носит неискусно. Его потупленный взор, косвенные сердитые взгляды, грубая, неповоротливость, упрямое молчание на предлагаемые вопросы, когда слышит их на неродном языке, какая-то пошлая застенчивость, соединенная с выразительной флегмой, внушая крайнее недоверие.
При виде незнакомого зырянин вообще робок, пасмурен, неразговорчив, и вынужденную речь его вы сочтете дерзкой, потому что произношение зырянского языка жестко, отрывисто, лишено приятности и благозвучия; непривычная уху даже благодарность его будет отзываться грубостью, а на самом деле такого лишь сочетание слогов, такова сила выговора слов в языке» (Зыряне и зырянский край…, 2010: 73–74).
Понятно, что о зырянах говорит человек, принадлежащий совершенно другому миру. Зырянин живёт в своей родной природной среде, а ему (исследователю) остается только работа с терминами «кажется», «может показаться». Зырянин ищет отдыха от тяжелого труда охотника и рыболова. Ему (исследователю) чудится мирная беспечность. Простую радость души северянина называет «простоватым самодовольством». «Пошлая застенчивость». Не совсем корректно применять такое выражение к человеку, который полгода проводит в тайге вдали даже от своих родных. По возвращении с длительного промысла, он, например, несколько дней может не разговаривать ни с кем в семье, отходя от долгого одиночества.
Но работая с этими источниками, мы должны учитывать, что они представляют собой первый (этнографический) этап изучения этнических менталитетов народов Севера, и как таковые, требуют «снисхождения».
Удмурты
Г. Миллер считал удмуртов упрямыми (черта, по его мнению, присущая всем финно-угорским народам). А. Герцен — робкими. Много упоминаний негативных черт: хитрость, скрытность, злобность, лживость, упрямство, вялость, отсутствие любознательности, эгоизм (Шкляев, 2003: 16–17). Вероятно, многие свидетельства вызваны той обстановкой, в которой они были получены. Кроме этого, исследователь удмуртского характера Г. К. Шкляев заключает, что эти качества удмурты проявляли к инородцам, а к соплеменникам совсем другие. Это очень типично для языческих принципов. Так у ненцев воровство считается низким поступком, но у зырянина, к которому ненец нанялся пастухом, можно и отогнать нескольких оленей. По крайней мере, такой случай описывается. Но как можно сделать при этом обобщающий вывод о характере? Можно заключить только, что язычество в значительной степени выстроено на идее, что хорошее и доброе сконцентрировано в своем народе, а плохое и злое, скорее всего, относится к другому народу.
Русские
Особенность русского этноса в уральском контексте состоит в том, что этим контекстом он не исчерпывается. Уральцы — часть большого русского народа. Русские были поделены на сословия. Духовенство, воинство, крестьянство. Казаки и кержаки (уральские старообрядцы). Ссыльные и заводчики (горнозаводское начальство). Наконец, внутриимперские государи (вотчинники) — Строгановы, Демидовы. Всё это разные ментальности. Но в данной статье акцент всё-таки сделан на этническом, на народном. Поэтому, представляется правильным, что в таком случае следует остановиться на крестьянах.
Наиболее важными чертами мировоззрения уральских и сибирских крестьян следует считать: стремление свободно распоряжаться своей личностью, землёй, хозяйством, результатами своего труда, выбирать место жительства, передвигаться по территории своего Отечества, уважение к природе, к труду, к человеку, к детям, к людям преклонного возраста (Пундани, 2009: 128).
Для русских XIX века характерно «расслоение крестьянства на различные категории благосостояния: бедняцкую, середняцкую и зажиточную с присущими им чертами менталитета». Также особую ментальность составляли староверы, которых на Урале называли кержаками. То, что они имеют различную идентичность, подтверждается фразой одного из староверов — «я-то кержак, а жена у меня русская» (Головнёв, 2011: 45).
Вообще, когда народ создаёт крупные государственные формы, участвует в истории и цивилизации, трудно оценивать его с позиций этнической ментальности. Надо либо существенно расширять понятие народ, а это труднопредставимо, либо признать в одном народе несколько весьма отличных друг от друга групп. Сословность это предел народности. Вогульские князьцы и башкирские батыры это нечто совершенно другое. Первые не выделись иерархически, жили так же как и их сородичи. Вторые относились к героическим сказаниям. Другое дело, русские воеводы, которые появлялись «там, где блеснули соболя» (Иванов, 2011: 77).
Башкиры
«Черты кочевой ментальности присутствовали и присутствуют до сих пор в менталитете башкир. Так, многие русские исследователи XVIII–XIX вв. отмечали у них такую черту характера как созерцательность» (Ямаева, 2010: 195). Среди башкир «не наблюдается крупных ссор, драк, буйства и т. п. Если и бывают какие-нибудь ссоры, более или менее крупныя недоразумения, то таковыя большею частью разрешаются их муллами, решению которых спорящие почти всегда и подчиняются. Далее, при решении своих общественных вопросов башкиры не проявляют страстности или возбуждения, все у них ведется тихо. За разъяснением своих недоумений они, прежде всего, обращаются к мулле или к старикам. Последние, как и мулла, пользуются большим почетом и уважением со стороны своих соотчичей» (Ямаева, 2010: 197).
Изучение уральского менталитета в советский и постсоветский периоды
В Советском Союзе можно отметить ряд важных изменений в этноменталитетах. Как пишет Шкляев, «если до революции национальный характер удмуртов практически определялся лишь крестьянством (говоря о менталитете удмуртов подразумевалось только крестьянство, так как оно практически составляло всё удмуртское население), то в советское время (особенно в послевоенные годы) говорить о некоем едином для всего этноса национальном характере уже нельзя; рабочий класс, интеллигенция обладали уже собственным менталитетом, хотя не исключено, что общее ядро национального характера сумело сохраниться» (Шкляев, 2003).
То, что в дореволюционное время было достоянием только русского этноса (имеются в виду деления на сословия и на разделение внутри сословий), стало в различной степени свойственно некоторым малым народам Урала. Для малых народов это, в первую очередь, разделение на сельское и городское население.
В целом, акцент в этот период делается на трудолюбии каждого народа и на хозяйственных формах деятельности. По этому вопросу много было написано в отечественной марксистской литературе, поэтому здесь можно лишь упомянуть о данном этапе и подходе.
В результате были сформированы национальные элиты (например, башкирские, удмуртские), которые совершенно с других позиций оценили творчество, характер и мотивацию народов. Где «был» бунт, там появилась самозащита народа от вторжения. Где «были» пережитки язычества, появилась коренная мысль и национальное своеобразие.
Проблема состояла в том, что у них при этом пропадали основания для построения общности. Идеология Союза базировалась на том, что материальная форма первична. Даже если и так, это не означает, что духовная форма может быть при этом какой угодно, произвольной, общей, сконструированной, чужой, одной для всех. При погружении в любую из коренных мыслей, становится ясно, насколько велико разнообразие форм культуры. Единственное, что не было вовремя понято и принято у нас, так это то, что как раз духовная (интеллектуальная, ментальная) составляющая будет стимулировать развитие общества и, в том числе, как ни смешно это казалось в индустриальную эпоху, производительные силы.
Начиная с 70-х годов в связи с такими социальными формами, как постмодерн и нью-эйдж, запад стал обращаться к самым разным культурам мира (не только хорошо развивающихся в то время Индии и Китаю, но также и странам третьего и четвертого мира). Советский Союз, который имел такой колоссальный запас культур и народов, стал отставать в этом. Странный парадокс, но когда на Западе уже были кришнаиты, а инструменты африканских и австралийских аборигенов уже использовались нью-эйдж и эмбиент музыкантами, о ненецких колокольчиках, санквылтапе манси, удмуртских крезях, башкирском горловом пении вряд ли кто-то слышал за пределами профильных институтов, а дацаны российских буддистов в Калмыкии и Бурятии никто и не думал восстанавливать. Мы опоздали с открытием, так сказать, полномасштабного духовного производства, которое развернулось на Западе в последней трети XX века. Записи русского фольклора также не просто не звучали широко, а более того, чтобы хотя бы достать такие записи самим музыкантам уже в девяностые годы в России приходилось преодолевать ряд бюрократических барьеров.
Союз отстал, на мой взгляд, именно от этого практического приложения культур и ментальностей малых народов к развитию общего культурного пространства. Национальные элиты теперь отличались высокой степенью понимания своих культур, но как включать эти культуры в Модерн (понятно, что само это понятие не фигурировало), они в то время не знали.
Но нужна ли им такая общность культур в принципе? Как можно обосновать такую общность исходя из менталитета этноса? Практически это невозможно. Замкнуться в народе проще, чем искать что-то универсальное. Просто в момент кризиса модерна в ценности этого универсального, по крайней мере, в западном его понимании, стали сомневаться.
Постоветская Россия: «мифореальный» менталитет
В постсоветской России начинают выдвигаться как идеи, в той или иной мере интерпретирующие советский и имперский опыт, так и оригинальные концепции, представляющие собой как бы корневую мысль, опирающуюся на автохтонную духовную или интеллектуальную традицию, родной язык, ландшафт, историю. В имперский период они не появлялись или в связи со слабым знанием этих традиций исследователями, или в связи с тем, что эти знания никак не участвовали в культурном пространстве. В советский период мало допускались вследствие закрытости духовной тематики.
А. О. Бороноев отмечает, что «в любой ментальности отражаются реальная история (эпоха), различные условия жизни, а также она мифореальна» (Бороноев, 2007: 9).
а) Две пары противоположностей
Для Урала генокодом является его ландшафт (Иванов, 2011: 33), следует, на мой взгляд, соотнести и синтезировать эти две концепции.
Итак, Уралу одновременно присущи две пары противоположностей. Первая пара — равноправные, или симметричные начала. Вторая пара — противоположные начала.
Симметричными сторонами Урала являются Западный Урал (Приуралье) и Восточный Урал (Зауралье). Равновеликими являются бассейны рек Волги-Камы и Оби-Иртыша. Противоположными сторонами являются Полярный Урал и Южный Урал. Условия жизни на этих двух полюсах кардинально различаются. Парой противоположностей здесь выступает Холод-Тепло, Тьма (Полярная ночь)-Свет. Далее в пределах всего Великого Пояса наблюдается реконфигурация этого соотношения.
Палеоботаниками было установлено, что перемена климата проявлялась либо в наступлении лесной полосы на степную в южном направлении, либо, напротив, степного пространства на север с замещением леса. Эти изменения вызывали бурные этнокультурные и хозяйственные изменения в пределах оси Север-Юг.
В историческую эпоху ярким примером является продвижение с Запада на Восток русских в позднем средневековье, или гуннов с Востока на Запад в раннем средневековье.
б) Уральская матрица
Понятие уральской матрицы разработано в работах историка Алексея Иванова. Матрица А. Иванова состоит из 5 элементов: почерпнутые из уральского ландшафта мифологические и мировоззренческие образы, специфическое понимание свободы («выбор неволи»), культурный идеал мастера, социально-экономический принцип «государства в государстве». Последний формирует и особый характер человека.
Так, Строгановы благодаря принципу «державы в державе» формируют свой «вариант уральского характера: вера в барина, душеполезные дела и работа без спешки. Такие люди не пропьют достатка и обустроят свой дом. Но никогда они, надрывая жилы, не ринутся за пределы возможного» (Иванов, 2011: 123).
Существует и демидовский уральский характер. Это когда человек ни во что не верит, «когда выживает на любой каторге. Когда на лету хватает знания и навыки. Когда милитаризация приучает человека не бояться чужих безжалостных ударов и быть готовым самому нанести свирепый удар» (Иванов, 2011: 125).
Критика его концепции произведена другим знатоком Урала Андреем Головнёвым и состоит, при общем принятии концепции, в том, что «характерная черта Урала — воля и предприимчивость, а вовсе не беспросветная неволя» (Головнёв, 2011: 48). Можно согласиться с этим, поскольку предприимчивость одна из часто указываемых характеристик зырян, а воля свойственна башкирам. Головнёв пишет, что сам компонент матричной неволи — импорт на Урал со стороны государственной системы русских (как труд в вотчинах в Империи, так и труд заключенных в Союзе). Но это уже поле для отдельной дискуссии.
в) Зимний менталитет
К этой идее так или иначе подступаются многие исследователи Урала, Сибири.
Дело в том, что 64% территории России подпадает под категорию Север (Донской, Роббек, Шейкин, 2003). Категория Север, в свою очередь, задается абсолютно реальным, существующим в непосредственной данности соотношением между холодом и теплом, темнотой и светом.
В. А. Кургузов справедливо замечает, что «менталитет россиян скорее зимний, нежели летний», «зима для менталитета россиян — явление особое… в некотором роде сакральное» (Кургузов, 2007: 20). Кургузов предельно чётко излагает свою концепцию «зимнего» менталитета россиян. Первое, с чего он начинает, это общепринятое на Западе утверждение, что цивилизация не может выживать и развиваться на территории, где среднегодовая температура меньше 5С. Второе, что для России это явно заниженное значение. Третье, цивилизация в России даже при температуре на порядок ниже циклично выживает. И наконец, «в сущности, это и отличает её, одну единственную от всех других государств, существующих в значительно более благоприятных условиях» (там же).
Зимний и северный являются близкими понятиями по степени выражения пар противоположностей Холод-Тепло, Темнота-Свет. Только зима выражает это соотношение во времени, а север в пространстве. При сочетании зимы и севера, получается так называемое абсолютно-дискомфортное состояние климата, наблюдающееся, например, в тундрах Таймыра.
Северный менталитет сегодня изучается в научном психологическом и медицинском дискурсе. Так, В. А. Лобова пишет: «Наши исследования показали, что ядром личностных характеристик у коренных северян являются плотные, упругие и стенические свойства: упорство, целеустремленность, высокая аффективная заряженность, природный оптимизм и живость» (Лобова, 2010: 14). «Для ненцев-мужчин характерно чувство ответственности, хороший самоконтроль, рационализм, реалистичность, сдержанность. Женщин-ненок отличает жизнелюбие, высокая нравственная требовательность, выраженное стремление к самобытности и выполнению роли хранительницы очага» (Лобова, 2010: 14).
Трудно оценить в целом гармоничность северного характера. С одной стороны, нордичность понимается как спокойствие, уравновешенность, собственно, холодность характера. «В современном дискурсе северной душе атрибутируются широта и открытость, прямота и непосредственность, неспешность и степенность, постоянство суждений и холодная твердость, беспощадность к себе и др.» (Попков, Тюгашев, 2006: 222).
С другой стороны, скудость флоры и фауны, долгое однообразие зимнего сезона, суровость климата вызывают некое голодание, некую нехватку, а отсюда якобы восприимчивость, возбудимость, вспыльчивость. «Наблюдатели отмечают внутреннюю и скрытую противоречивость, конфликтность северной души» (Попков, Тюгашев, 2006: 222). Вообще, конфликтность-гармоничность наиболее уязвимая пара для атрибуции типа души к северному характеру, или какому-то другому. Нельзя исключать простое личностное измерение жизни, так или иначе связанное с напряжением, спокойствием, разрешением каких-то противоречий, поиском необходимых решений.
Таким образом, зимний и\или северный менталитеты являются важными составляющими для понимания менталитета Урала, Сибири, да и всей России.
г) Концептуализация пространства и движения
Отличие корневой мысли состоит в том, что в ней самые базовые представления могут отличаться, а это приводит к формированию совершенно другой картины мира, что в свою очередь, ведёт и к формированию другой рефлексии.
«Если кочевникам-самодийцам земля представляется “движущейся”, то уграм “устойчивой”. Поэтому, на ней и образуются “вечные” сообщества людей, зверей, деревьев, рек» (Головнев, 1995: 262). Народ «в целом оказывается одним домом, стоящим на одной земле и под одним небом. Все обитатели этого Дома связаны друг с другом одним зверино-древесно-водно-людским языком» (Головнев, 1995: 264). Таким образом, иногда следует пересматривать и представление о пространстве, и само понятие народа, которое для малых народов может означать нечто гораздо более сложное.
В отношении народа к движению и пространству познаётся и различие характеров этих народов. Например, А. В. Головнёв выяснял у Ю. К. Вэллы-Айваседы различия между хантыйским и ненецким характером. «Когда хант выезжает на нарте из леса в открытую тундру, он ежится от ветра, ненец — распрямляется и поет песню. Когда хант, переехав низину, вновь въезжает в лес, он чувствует себя привольно, ненец — скованно. В пути ненец следит за собой как-бы с неба, представляя себя перемещающейся на карте точкой. Хант примечает дерево и держит путь на него, затем примечает мыс и движется к нему, он помнит каждую кочку своих угодий. Если у ненца сломался лодочный мотор, он сидит перед ним и мысленно раскручивает гайки. Докрутив их в голове, он пускает в ход руки. Хант сразу начинает раскручивать гайки руками, его руки сами помнят мотор» (Головнев, 1995: 262).
Заключение
Менталитет Урала, каким бы свойством его ни наделяли исследователи — ландшафтным, природосообразным, национальным или мифореальным, отличается колоссальным разнообразием. Десять этносов. Симметричные речные бассейны рек на западе (Парма) и востоке (Югра). Противоположные условия оппозиции «холод-тепло» на Полярном и Южном Поясах. Всё это делает сложным даже развитие только одной линии мысли о национальных характерах, берущей начало в идеях французского Просвещения с его взаимосвязанностью между ландшафтом и характером. Сложная ландшафтная конфигурация будет означать и сложный подбор характерологических черт. Но кроме этого есть и другие сложности.
На первом этапе мышление уральцев изучалось в Имперской России в качестве инородческой традиции, с помощью описательного метода с очень сильным перекосом в вычурные и выходящие из ряда вон случаи, главным образом произошедшие в ходе каких-то преступлений, тяжб, бракоразводных процессов. Это не могло не сказаться на характере самих описаний национальных характеров.
На втором этапе, в Советском союзе, исчезла дискриминация в отношении малых народов. Исследования обрели совершенно другую субъектность. Появились самые молодые в мире литературы и своя национальная интеллигенция. Характер народа теперь оценивается с её позиций, но при этом сам народ начинает разделяться. Прежде всего, на городское и сельское население, на людей, живущих традиционно, и на людей, придерживающихся современного городского мировоззрения. Отличительной особенностью здесь также являлась сфокусированность на хозяйственной жизни народа, которая сочеталась с закрытостью темы духовных традиций.
На третьем этапе, в Российской Федерации, возникли идеи и концепции, в которых менталитет народов Урала перестаёт восприниматься только в контексте западного научного дискурса. Корневая мысль разрабатывается писателями — знатоками своих языков, русскими писателями — знатоками мест, обычаев и традиций, а также людьми, знающими эти традиции изнутри. В ходе третьего этапа изучения уральского менталитета, были диалектически сняты как «инородческая» предвзятость первого этапа, так и закрытость духовной тематики второго этапа. Можно наблюдать значительное разнообразие подходов, мнений, толкований мышления, менталитетов, знаний и традиций Урала.
Таким образом, в целом, при всей противоречивости самих описаний, можно отметить у уральцев такие качества характера, как находчивость, смышленость, хитрость. Трудолюбие, добросердечность, уважение. Из отрицательных качеств упрямство, угрюмость, замкнутость. Из пагубных привычек пьянство.
Удмурты смышленые, но замкнутые, Коми смышленые и открытые. Все народы отличает предприимчивость. У башкир — уклонение в сторону созерцательности, проистекающей из кочевого мировоззрения. У удмуртов — в сторону замкнутости, проистекающей из лесного мировоззрения.
Умение владеть собой свойственно ненцам, оно вырастает из терпеливости и созерцательности полярных кочевников. Созерцательность здесь выступает общим качеством с башкирами.
Хантам свойственна сложнейшая система родовой идентификации и здесь они близки башкирам, которые сосредоточенно ведут родовые летописи шажере. Только ханты всегда делали это в устной традиции.
Манси могут уклоняться от личного, уходя в так называемого «внутреннего человека», но проявляют активность в общественном. Эта общественная инициативность сближает их с Коми, ненцами, и иногда разделяет с удмуртами, которые часто могут быть сами за себя.
Русские мастера на Урале разработали не только множеств руд и копей, но и разработали само понятие мастерства. Русские были готовы преобразовывать Урал, но были готовы и сами меняться в соответствии с ним (Иванов, 2011).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бороноев, А. О. (2007) Территориальная ментальность и проблемы социокультурного развития региона // Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона. СПб.: Астерион.
Взаимодействие этносов на Южном Урале: Комплексные этнолого-антропологические исследования (2006) Уфа: Восточный университет.
В краю зырянском (По материалам российских периодических изданий XIX — начала XX века) (2011) Сыктывкар: ООО «Анбур».
Головнёв А. В. (1995) Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург: УрО РАН.
Донской, Ф. С., Роббек, В. А., Шейкин, Ю. Н. (2003) Интеграция коренных малых народов Севера и Дальнего востока в общероссийскую культуру. Якутск: ЯФ Издательства СО РАН.
Зыряне и зырянский край в литературных документах XIX века (2010) Сыктывкар: ООО «Издательство “Кола”».
Иванов, А. (2011) Хребет России. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус.
Кургузов, В. Л. (2007) Теоретические аспекты менталитета и смыслополагания бытия // Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона. СПб.: Астерион.
Лобова, В. А. (2010) Психологическое благополучие личности в популяции северных этносов. Ханты-Мансийск: ИИЦ ЮГУ.
Мазин, В. А. (2004) Самоценность природы в культуре обских угров. Нижневартовск: Издательство НПИ.
Попков, Ю. В., Тюгашев, Е. А. (2006) Философия Севера: коренный малочисленные народы Севера в сценариях мироустройства. Салехард; Новосибирск: Сибирское научное издательство.
Пундани, В. В. (2009) Историческая психология Урало-Сибирского социума. Курган: Изд-во Курганского государственного университета.
Традиционная нормативная культура, организация власти и экономики народов Северной Евразии и Дальнего Востока (2000) М.: Старый сад.
Шкляев, Г. К. (2003) Очерки этнической психологии удмуртов. Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН.
Ямаева, Л. А. (2010) Менталитет башкир: особенности национального характера // Национальные и языковые процессы в Республике Башкортостан: история и современность: Информационно-аналитический бюллетень № 11 / ИГИ АН РБ. — Уфа.
Русский
English
