Под редакцией проф. А. В. Павловской и канд. полит. наук Г. Ю. Канарша
Сайт создан при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №13-03-12003в)

Главная/Этнокультурное многообразие России/Этнопсихологические особенности народов России/Поволжье и Приуралье/

Этноменталитет удмуртов (Э. В. Никитина)

Удмурты (самоназвание «утморт, укморт»; устаревшее русское название — «вотяки»; чувашское и татарское название — «ар») — финно-угорский народ пермской подгруппы, численность которого в Российской Федерации составляет552,3 тыс. чел., в Удмуртской Республике — 410,6 тыс. чел. (по данным Всероссийской переписи населения 2010 г.). Компактно расселены в Пермском крае, республиках Татарстан и Башкортостан, а также в соседних с Удмуртией областях. Удмурты живут в Казахстане, Украине, Белоруссии, Узбекистане.

По территориально-этническим особенностям удмурты делятся на северных (значительное воздействие оказал Русский Север) и южных (со времён Волжской Булгарии находятся под влиянием тюркского мира, особенно татар). Отдельную этнографическую группу составляют бесермяне.

Удмурты говорят на удмуртском и русском языках. Удмуртский язык принадлежит к пермской группе финно-угорской ветви уральской языковой семьи, делится на северное и южное наречия.

Основная религия удмуртов — православие; в сельской местности сохраняются очаги дохристианской этнорелигии. 

Удмурты — второй по численности (после мордвы) финно-угорский народ в России. В отличие от других финно-язычных народов Поволжья, состоящих из родственных, но сильно различающихся групп (отстоящих друг от друга настолько далеко, что взаимопонимание между ними затруднено, как например, мордва — мокша и эрзя, мари — горные, луговые и восточные), удмурты довольно монолитны и расселены сравнительно компактно на востоке Восточно-Европейской равнины, в междуречье Камы и Вятки. Большинство их живет в пределах Удмуртии.

Проблема происхождения этнонима «удмурт» до конца не выяснена. В нём прозрачна основа «мурт, морт» — индоиранское «человек, муж, мужчина». Первая часть «уд» объясняется по-разному. Возможно, «уд» восходит к марийскому «одо» — «всходы на лугах, зелёные побеги». Согласно другой версии, этноним «удмурт» нужно прямо связывать с названием реки Вятка: название «ватмурт» означало «человек с реки Вятка», в дальнейшем оно изменилось в «отмурт — утмурт — удмурт» (Владыкин, Христолюбова, 1991: 13).

История удмуртского народа сложна, полна драматизма и невыясненных вопросов. По данным археологов, историков, этнографов, основой для формирования удмуртского народа послужили автохтонные племена Волго-Камья, создавшие ананьинскую археологическую культуру (VIII–III вв. до н. э.). В этническом отношении она представляла собой ещё не распавшуюся финно-пермскую общность. На рубеже нашей эры на основе ананьинской культуры сложился ряд прикамских культур, в том числе пьяноборская. Во второй половине I тыс. н. э. на базе пьяноборских вариантов (поломской, ананьинской) культур в результате процессов саморазвития и расселения, освоения новых территорий оформилась древнеудмуртская этноязыковая общность. Верхним рубежом археологии удмуртов является чепецкая культура (IX–XV вв.). Земледелие, охота, рыболовство, бортничество — основные виды деятельности древних удмуртов (История удмуртской литературы…, 2000: 7).

Среди удмуртов встречается большое число рыжеволосых. Считается, что по этому отличительному признаку они стоят на одном из первых мест в России. Более того, удмурты — один из самых (вместе с ирландцами) златоволосых этносов в мире (Владыкин, Христолюбова, 1991: 22). Удмурты не богатырского телосложения, однако крепки и выносливы. Описывая физический тип вотяка, видный просветитель народов Поволжья начала ХХ в. профессор Н. В. Никольский в своих «Этнографических альбомах» отмечает: «Вотяки среднего роста, довольно хилого телосложения; они тихи, вялы и неповоротливы. Волосы и глаза обыкновенно светлые, чаще рыжие. Нос небольшой, скулы выдающиеся, щёки впалые, цвет кожи желтовато-красный, лицо обыкновенно в веснушках, разрез глаз узкий, короткий лоб, несколько опрокинутый назад, рот большой, губы от частого употребления грубого табака покрыты слюной, зубы крепкие и белые, подбородок острый, борода маленькая, редкая, большей частью рыжеватая. Вырождения нет» (Никольский, 2009: 174; см. фото: http://www.mdstour.ru/kraevturs/starbygi.php).

Первые сведения об удмуртах относятся к средневековью. Их можно найти в русских летописях (с XIV в.), арабских (с XII в.) и западноевропейских (с XVI в.) источниках. Они ещё далеко не полно выявлены и проанализированы. В XVIII в. знаменитые ученые Ф. И. Страленберг, Г. Ф. Миллер, П. С. Паллас, И. Г. Гмелин, И. Г. Георги, И. Ф. Эрдман и др. были приглашены в Россию и, путешествуя по Поволжью и Приуралью, оставили ценные сведения об удмуртах. В центре общественного внимания удмурты оказались во время скандально знаменитого Мултанского дела (1892–1896), о судебном рассмотрении которого печаталось огромное количество статей, заметок, корреспонденций об удмуртах; отклики на Мултанский процесс были в прессе Лондона и Парижа (см.: Владыкин, Христолюбова, 1991: 34).

Процесс присоединения удмуртов к Русскому государству завершился к 1558 г. Вхождение удмуртского народа в состав Русского государства имело в исторической перспективе огромное значение для социально-экономического развития, все группы удмуртов оказались в рамках единого государства — появились условия для сложения удмуртской народности. Благотворное воздействие оказала культура русского народа: стали распространяться более прогрессивные формы и методы хозяйствования, появились зачатки грамотности. В 1775 г. была издана «Удмуртская грамматика». Однако статус инородцев, которым были наделены в Российской империи удмурты вместе с остальными нерусскими народами, во многом усугублял их тяжелое социально-экономическое положение и неблагоприятно сказывался на их этнокультурном развитии. Вместе с другими народами края удмурты не раз поднимались против национального и крепостнического гнета. Большую роль в истории удмуртов сыграла Крестьянская война 1773–1775 гг., возглавляемая Емельяном Пугачевым. В армии повстанцев удмурты сражались рядом с русскими, татарами, башкирами, чувашами (там же: 33).

Преобразования, начавшиеся в России после социалистической революции 1917 г., затронули все сферы политической, хозяйственной и этнической жизни удмуртов. В 1920 г. впервые за свою историю удмуртский народ получил государственность: был подписан Декрет об учреждении автономии удмуртского народа. В 1934 г. Удмуртская автономная область получила статус автономной республики. В 1991 г. Удмуртская АССР стала Удмуртской Республикой (Удмурт Элькун, Удмуртия).

По мнению В. В. Напольских, девиз удмуртской ментальности можно выразить словами «Живу в согласии» (цит. по: Петров, 2002: 9). Действительно, характеризуя этноменталитет удмуртов, в первую очередь упоминают их миролюбие, доброжелательность, гостеприимство, далее «склонность более к веселию, нежели к печали» (А. Н. Радищев), песенность, деликатность, стеснительность до робости, сдержанность в проявлении чувств, доходящую до скрытности и замкнутости, бережливость до скупости, терпеливость до самопожертвования, настойчивость до упрямства, кровнородственную зависимость от природного и социального окружения (утрата природного и родственного контекста, отчуждение от малой родины, осуждение общественным мнением воспринимались и осознавались удмуртами как жизненный крах), исключительное трудолюбие (цит. по: Владыкин, Христолюбова, 1991: 22). Большие исторические перемены, интенсивное взаимодействие со многими этносами наделяли удмуртов новыми внешними и внутренними чертами. «Дореволюционные авторы, например, характеризуя удмуртский этнос, выделяют ряд негативных качеств, среди них скрытность, замкнутость, обидчивость, мстительность <…>. Однако все эти качества не могут быть присущи этносу изначально и не могут быть направлены на весь мир одновременно, но сформировались в результате исторического развития по отношению к определённым участникам мира» (Петров, 2002: 4).

Современные психологи и этнографы отмечают, что в системе социальных ценностей удмурты всегда отводили важное место оптимальным отношениям со своими близкими и дальними родственниками, соседями, вообще с добрыми людьми. «В семейном быту они необыкновенно уживчивы и ради семейного благополучия приносят в жертву свои личные интересы, терпят известное подчинение, лишают себя в некотором роде самостоятельности. Именно от этого, считают они, во многом зависят общая атмосфера жизни, успех в хозяйственной и прочей совместной деятельности. По этой причине у них никогда не было в чести нищенство и попрошайничество. Удмурты чрезвычайно дорожат своей репутацией среди родственников, односельчан, соплеменников. Очень многое, по их мнению, зависит от того, «что говорят другие», «что сказали», «что подумают». <…> У них высокая культура межличностных отношений. Издревле самым тяжким преступлением считалось инициирование вражды и ссор. Вместе с тем по этой причине часто складывается впечатление, что удмурты излишне застенчивы, нерешительны, мнительны, безынициативны» (Крысько, 2002: 154–155). «Удмурты по своим национально-психологическим особенностям похожи на представителей татарской национальности, но они менее эмоциональны, отличаются большей замкнутостью» (Мельникова, 2006: 23). Для точности характеристики следует добавить, что удмурты по мировоззрению и отношению к общественной жизни более близки к чувашам и марийцам, чем к татарам.

Доктор культурологии И. М. Вельм в диссертационном исследовании «Этнический менталитет: истоки и сущность (на примере удмуртского этноса)» (Вельм, 2004) устанавливает корреляционную зависимость самобытности этнического менталитета удмуртского этноса от трех главных факторов: природно-климатических условий, особенностей социальной жизни, специфики религиозно-духовной жизни. Он утверждает, что комплекс этих постоянно действующих детерминант воспроизводит специфические черты этнического менталитета удмуртского народа на протяжении всей его социокультурной истории. В работе проводится идея многоаспектности сущности этноменталитета удмуртов, в соответствии с которой выделяются его следующие сущностные качества: 1) стремление к традиционным ценностям, 2) уход в себя, 3) проявление этнонигилизма, 4) толерантность, 5) общинность на уровне психологии «мы — они». Указанные качества составляют своеобразную внутреннюю «картину мира» удмуртского этнического менталитета, причем все они находятся в глубокой диалектической взаимосвязи, образуя единую ментальную структуру этничности (там же: 11).

Итак, природная среда обитания является одной из основных доминант формирования этноса, его культуры и менталитета. Подтверждение этому тезису находим также в книге А. Н. Петрова «Удмуртский этнос: проблемы ментальности» (Петров, 2002) «Распространение в основном елового, тёмного по своей природе, леса индивидуализировало деятельность человека в лесу, так как контакты между людьми в нём были крайне ограничены. Во время занятий охотой, бортничеством удмурт должен был максимально учитывать особенности тех или иных природных явлений, их приметы. В связи с этим его внутренний мир требует сближения с природным началом, особого единения и гармонии с лесом. В документах отмечается особое отношение удмуртов к лесу: «Вотяк счастлив лишь тогда, когда он в лесу, с ружьём, собакой и трубкой во рту»» (там же: 37). Зависимость удмуртов от лесного окружения (необходимость действовать в лесу соответственно устоявшемуся природному ритму, выжидать нужные моменты, подготавливать необходимые условия для получения постоянного результата) послужила фоном для развития таких черт характера, как неторопливость, доходящую до медлительности, методичность в выполнении работ, сдержанность в проявлении чувств. Деятельность в лесу повлияла на формирование предрасположенности удмуртов к пассивному флегматичному типу темперамента. Один из исследователей удмуртов XIX в. И. Н. Смирнов пишет: «В психическом складе Вотяка две черты представляют собой несомненный результат влияния окружающей обстановки — сдержанность в проявлении впечатлений, которая ведёт за собой молчаливость, и безграничная способность терпеть — «покорность судьбе до конца». Молчат угрюмые леса, окружающие со всех сторон Вотяка, молчит и он, заражаясь состоянием среды» (Смирнов, 1890: 85–86)

В течение XIX в. количество лесов в Удмуртии сокращается почти вдвое и увеличивается площадь пахотных угодий. Черты характера удмуртов, сформированные в условиях леса, становятся формообразующими при занятиях земледелием (Петров, 2002: 38). Непостоянство погодных условий, низкое плодородие почв требовали максимального внимания и заботы крестьян к земле. Высокая насыщенность трудовой деятельности становилась условием существования человека в данной природной среде и формировала такие черты характера удмуртского этноса, как трудолюбие, терпеливость и упорство. Необходимость кооперации усилий родственных коллективов при земледелии обусловило среди прочих склонность удмуртов к общественной, общинной жизни и оказало влияние на формирование предрасположенности к корпоративному поведению и осознанию себя в единстве со своим социальным окружением.

Воспитание трудолюбия становилось главной задачей удмуртского общества. Детей с малых лет приучали к работе, что являлось действенным средством их воспитания. Мальчики 12 лет считались уже взрослыми работоспособными людьми. В работах дореволюционных исследователей удмуртский этнос характеризовался как один из самых трудолюбивых. Н. П. Рычков (1770) пишет: «Я могу смело сказать, что нет в Российском государстве ни одного народа, могущего сравниться с ними в трудолюбии» (цит. по: Петров, 2002: 52). Удмурты были психологически настроены на повседневный монотонный труд. В связи с этим показательна установка удмуртов «Терпеть надо», которая, по всей видимости, является определяющей в жизнедеятельности этноса. В этом проявляется своеобразие отношения к труду и трудолюбия удмуртов. Любой человек всегда должен быть при деле, иначе хозяйство могло стать экономически недееспособным. Удмуртская женщина брала с собой даже грудного ребёнка на жатву, для ношения младенца была приспособлена и широко использовалась самотканая заплечная люлька (ныпъет) (Петров, 2002: 53).

Во взаимоотношениях с более сильными соседями (русскими, татарами) удмурты оказывались часто стороной, подвергающейся обидам и несправедливостям. Это обстоятельство, вероятно, в числе прочих способствовало формированию комплекса национальной неполноценности, национального нигилизма, когда «я — удмурт» произносится с немалой долей извинения. Удмурты, стремясь защитить от разрушения свою этническую культуру, ограничивали опыт общения с внешним миром через уход в себя, в свой социальный микромир, что оказало влияние на развитие таких черт характера и психологического склада личности, как робость, безынициативность, боязнь конфликтов, замкнутость (там же: 41). Свою беспомощность перед русскими и татарами удмурты выражают оригинальной пословицей: «Татарин — волк, русский — медведь, удмурт — рябчик» (цит. по: Петров, 2002: 63). Обстоятельство гнета породило ощущение бессилия, своей второсортности в государственном устройстве. При этом удмурты все свои злоключения связывали с судьбой. «Мы вотяки, нам ладно» или «Мы вотяки, нас Бог не любит», — говорили удмурты.

Удмурты в составе Русского государства оказались, как и многие другие нерусские народности, на положении «сорных инородцев», что ставило их на более низкую ступень, чем русские, и часто определяло отношение к удмуртам как к нецивилизованному, отсталому народу. Например, Г. Ф. Миллер (1791) писал об удмуртах: «Одни вотяки так дики и грубы, что они ни с каким народом дружеского обхождения иметь не хотят» (цит. по: Петров, 2002: 41). Ограничению контактов способствовало и преобладание натурального хозяйства и, как следствие неразвитость торгово-экономических отношений. Экологические и исторические особенности положения удмуртов свидетельствуют о том, что в этом крае вплоть до XIX в. существовала относительная оторванность развития общин от внешнего мира и в то же время социальная целостность внутри общин. Главной проблемой жизни в обществе являлось не урегулирование противоречий между людьми, основанных на экономическом и политическом неравенстве, но взаимодействие, направленное на борьбу с силами природы. Это содействовало объединению удмуртских семей и общин прежде всего в религиозно-этической сфере через совместную обрядовую жизнь. Об этом свидетельствуют общесельские моления, проводимые группой родственных деревень.

Отсутствие политического объединения во многом объясняется слабой социальной дифференциацией в удмуртских общинах, неразвитостью традиций лидерства (к примеру, неприятие богатырей-батыров в легендах и сказаниях, так как они своими неординарными качествами мешают миру и согласию в обществе), хозяйственно-экономической разрозненностью жизни общин, во многом ставшей результатом раздельного расселения воршудных (воршуд — «родовая» или семейная святыня) групп удмуртов. Малонаселённость территорий, относительная замкнутость и оторванность жизни общин, исторически сложившиеся обстоятельства приводили к формированию стереотипа неприятия чужаков. «До самого последнего времени (90-е гг. XIX в.) они (удмурты) избегали сближаться с русскими. Если русские селились в деревне, они обыкновенно снимались всем посёлком, оставляли русским своё место, а сами переходили на другое», — замечает В. Н. Харузина (1898) (цит. по: Петров, 2002: 43–44).

И. Н. Смирнов особо подчёркивает, что гармония отношений у удмуртов была распространена только среди родственников (Смирнов, 1890: 258–259). Г. Е. Верещагин пишет, что в частной жизни удмурты тихи, терпеливы, ссор между ними не бывает, злом за зло друг другу не платят, в обществе у них мир и согласие, в семье — уживчивость. Кроме того, интересно замечание П. М. Богаевского о том, что, несмотря на упрямство, скрытность и подозрительность удмуртов, в кругу семьи они постоянно веселы, откровенны и довольны, а указанные выше качества проявляют лишь по отношению к посторонним (цит. по: Петров, 2002: 66–67). Значимость семейно-родственных и общинных отношений предопределила зависимость людей от коллектива, которая проявлялась в ограничении каждым человеком своих индивидуальных потребностей, что формировало в удмуртском обществе идеал «маленького», «усреднённого» человека. Этот человек постоянно стремился соотнести свои действия с мнением общества. По отношению к внешнему миру проявляются уже совершенно другие качества, что связано с охранительной функцией общины от внешнего влияния. Например, только убедившись в добрых чувствах прибывших к ним, удмурты оказывали гостеприимство. Удмурт в миру скрытен, подозрителен также и из-за незнания чужого языка и боязни обмана.

По мнению А. Н. Петрова, «длительное соприкосновение с более крупным этносом, колонизация края и насильственная христианизация населения привели к тому, что удмурты для самосохранения вынуждены были мимикрировать, стать незаметными («серой мышью», как их называли русские), терпеливыми, даже привыкнуть к унижению в миру, если вообще это возможно, но сохранить свои лучшие качества — миролюбие, уживчивость, гостеприимство — в семье и общине» (Петров, 2002: 67). В удмуртском языке даже есть фразеологизм лушкем кей (букв. «тихая/скрытная моль»), обозначающий скрытного, хитрого и замкнутого человека, но при этом всё-таки успешного. Так говорят о том, кто тих и смирён только с виду (Душенкова, 2012: 81). Удмурт скрытный, замкнутый и самокритичный на людях, в действительности же он гордится древностью своей культуры и чистотой религиозных нравов и обычаев.

Т. Н. Русских считает, что удмуртский менталитет носит двойственный характер (удмурт может быть скромным, стеснительным, малоразговорчивым, с одной стороны, и общительным, шутником, балагуром — с другой), поскольку его коммуникативное поведение развёртывается в двух модальностях (поведение среди «чужих» и поведение среди «своих»). Для поведения в кругу знакомых людей, в привычной обстановке характерно обилие эмоциональных жестов, искренне выражающих настроение собеседников. «Что касается коммуникации с малознакомыми людьми в непривычной обстановке, она прямо противоположна первой ситуации. Тут использование жестов минимально, их искренность снижена до минимума. Удмурт словно надевает на себя маску, скрывающую истинное лицо, и собеседник до конца не может понять, воспринимают, одобряют его мнение или нет» (Русских, 2012, эл. ресурс). Интересно, что у современных удмуртов (особенно сельских) сохраняется особое отношение к слову (доброе слово может окрылить, а злое — нанести ущерб, сглазить, нарушить все планы), повышенная чувствительность к чужому мнению, оценке со стороны других людей, которая становится основой формирования собственной самооценки, проявляющейся нередко в самокритике. Удмурты обычно не стремятся любым способом произвести впечатление на своего собеседника, не любят быть в центре внимания. Втянуть в спор удмурта не так легко, потому что по его представлениям лучше промолчать, нежели высказать своё противоречивое мнение, чтобы сохранить согласие. Ментальность удмуртского этноса прослеживается также в наличии «закрытых» жестов (например, скрещённые руки, ноги и т. д.).

От природы миролюбивые и учтивые из-за негативного опыта связей с внешним миром удмурты стали недоверчивыми даже к очевидному, невосприимчивыми ко всему новому, что приносит время. Эти качества закрепились на ментальном уровне и привели к тому, что удмурты вообще с трудом могут переориентироваться в изменяющихся отношениях (Петров, 2002: 97). Даже в настоящее время, несмотря на то, что этнические и конфессиональные традиции Удмуртии достаточно открыты для исследователей с камерой и журналистов, «некоторые группы удмуртов продолжают соблюдать табу на съёмки фото- и кинокамерой отдельных семейно-родовых молений, культовых построек, домашних животных и грудных детей» (Попова, 2002: 71). Желание закрыться от постороннего наблюдателя для удмурта оправдано, поскольку присутствие камеры нарушает семейность обряда, действо становится публичным, что противоречит этнической традиции.

Ментальные установки удмуртов можно выделить на основе изучения специфики функционирования семьи и общины. Почти все исследователи второй половины XIX в. отмечают у удмуртов наличие больших семей, где число членов превышало 10–20 человек. Преимущества многолюдных семей при развивавшихся капиталистических отношениях были очевидны. На это обращали внимание «Вятские губернские ведомости» в 1892 г.: «Вотяк прекрасно понимает, что дробление рабочей силы, раздел земельных наделов и инвентаря сильно ослабляют пружину хозяйственно-экономического механизма» (цит. по: Петров, 2002: 69). Немалое влияние оказывала политика насильственной христианизации и русификации удмуртских земель. Давление, оказываемое на родной язык, традиции и обряды, вызывало у удмуртов стремление сохранить целостность этнической жизни через большую семью и общину. Большая семья, наряду с общиной, выполняла функцию объединения близких родственных коллективов в материальной и духовной сфере, тем самым способствовала экономическому выживанию удмуртов, сохраняла традиционную культуру этноса. Однако, несмотря на усиление позиций большой семьи, малая семья сосуществовала рядом с ней.

Крайняя привязанность к семье является одной из наиболее ярких черт удмурта. В. Н. Харузина пишет (1898): «В домашней жизни он (удмурт) кроток и тих; с женой живёт в согласии, во всех делах советуется с ней, с детьми ласков. Войдёшь, например, в зимний вечер в вотяцкую избу… — всё тихо, всё мирно; не слышно ни перебранок, ни даже громкого разговора» (цит. по: Петров, 2002: 71). Такие мирные отношения удмурты стремились распространить и в общинной жизни. Разделившиеся семьи сохраняли единство в хозяйственной и обрядовой сферах. При выделении семьи переносится и часть очага, находящегося в куале — семейном святилище удмурт. Таким образом из большой семьи в новую малую семью переносится частичка воршуда — родового божества счастья; кроме того, этот ритуал показывает стремление к сохранению единения родственников. Семьи родственников оказывают друг другу экономическую помощь веме — при работах, требующих мобилизации большого количества работников в малый временной период (постройка дома или печи, молотьба хлеба и т. д.). Хозяином семьи (кузё) выбирался самый опытный член семьи, который должен был обладать оптимальным запасом знаний и умений по ведению хозяйства, пользоваться авторитетом в семье и общине. Им в большинстве случаев становился дед, отец или старший сын. В случае смерти мужа хозяином семьи по согласованию с общиной могла стать и женщина. Положение кузё в семье оказывается двойственной, а его власть ослабленной. С одной стороны, хозяину оказывается всяческое почтение и уважение, его боятся ослушаться, но с другой — по любому важному вопросу он должен советоваться с членами семьи и всё делать с взаимного согласия. У удмуртов говорят: «Если хозяин хорош, то и семья хороша».

Статус женщины в удмуртской семье зависит от её места в системе производства и отношения родственников к хозяину семьи (невестка, сноха, жена кузё). Невесту выбирали родители — на 5–6 лет старше жениха, чтобы она к моменту выхода замуж была уже умелой хозяйкой. Со временем статус женщины в семье возрастает: она включается в хозяйственную жизнь и становится хранительницей домашнего очага, получая привилегии в семье. Все работы в доме и по хозяйству лежали на плечах женщины, они ухаживали за скотом (кроме лошади — за лошадьми, к которым относились с большим уважением, ухаживали мужичины), пряли, ткали, шили одежду, воспитывали детей, содержали огород. Удмуртские женщины славились непревзойдённым искусством узорного ткачества и тонким художественным вкусом. «Они хранили древние способы окраски пряжи, владели различной техникой ткачества — бранной, закладной, многоремизной. Ткали даже на 32 ремизках, а это высшая математика ткачества!» — справедливо замечает В. Е. Владыкин (Владыкин, 1995: 8).

Удмуртские пословицы гласят: «Жизнь с жены начинается», «Всё хозяйство на жене держится», «Жену бьёшь — сам себя бьёшь». Женщина в удмуртской семье — равноправный работник. Авторитет женщины в удмуртском обществе повышается с рождением ребёнка, так как дети считаются главной ценностью семьи (Петров, 2002: 77). По представлениям удмуртов, хорошая жена — залог счастья и благополучия семьи. Жрецом выбирали только женатого мужчину, глава семьи не мог провести обряда жертвоприношения без своей жены. Женщина в общине часто становилась равноправной с мужчиной в празднично-обрядовой сфере жизни. Она распоряжалась кумышкой (удмуртский национальный алкогольный напиток домашнего производства, водка), которая имела особое значение в ритуальной жизни удмуртов и была обязательным атрибутом любого жертвоприношения или праздника, так как изготовлялась из хлеба — главной ценности удмуртской семьи. Однако в личных отношениях женщина оказывалась зависимой от мужа (только муж имел право на развод), была отстранена от участия в жизни общины и не допускалась на кенеш — общинные сходы.

Выбор супруги в удмуртской семье подчинён необходимости воспитания здоровых детей. Красивыми считаются полные дородные девушки с чистым лицом, способные к деторождению и физической работе. Иметь детей в удмуртской семье было престижно, поэтому рожали много, предпочтение мальчиков девочкам, как у русских, не встречалось. Детей-сирот часто и с радостью усыновляли. Качества, которые требовали от ребёнка, — это трудолюбие и сноровка, поскольку он с детства втянут в хозяйственную жизнь семьи. Ласковое или грозное слово родителей служит главным инструментом воспитания. Представления о счастливой жизни детей связаны, прежде всего, с родительским домом, с отцом и матерью. Условия существования удмуртской семьи сформировали сдержанно-ласковое отношение родителей к детям. В удмуртской семье не принято говорить принародно о своих чувствах, любви.

Уместно сказать, что в настоящее время при организации учебно-воспитательной работы педагоги учитывают эмоционально-психологическое состояние удмуртских детей (они обычно тихие, стеснительные, пугливые, медлительные). Нередко уже в детском возрасте усиливаются негативные тенденции удмуртской ментальности: дети начинают бояться что-то сделать не так, замыкаются в своих микрогруппах, уходят в свой внутренний мир, у них не рождается желание быть лидерами. В этом кроется одна из причин того, что удмурты очень слабо представлены в системе органов власти и управления Удмуртской Республики (Петров, 2002: 5). В 1990-х гг. проблема подготовки национальных кадров в Удмуртии была одной из самых обсуждаемых в прессе республики (см.: Понимать друг друга…, 1990) и причислялась к ряду вопросов, которые удмуртский народ должен решать сам. Катастрофический дефицит национальных кадров испытывался во всех сферах народного хозяйства. «Пока нет ни одного директора, главного инженера крупного завода из лиц коренной национальности, хотя в других областях и республиках страны они работают таковыми и весьма успешно. В руководящих партийных и советских органах города Ижевска их единицы. <…> Главной причиной этого явления представляется то, что мал выбор, нет системы их воспитания» (там же: 15).

Крайняя зависимость удмуртской семьи от общинных отношений в хозяйственной и обрядовой жизни оказывала влияние на формирование этноменталитета удмурт. Внутри общины каждый человек должен был подчиняться традициям и установлениям сельского мира, которые полностью регулировали хозяйственно-экономическое состояние семьи, обеспечивали духовную защищённость перед силами природы (Петров, 2002: 95–96). Все необходимые институты регулирования жизнедеятельности находились под управлением общинных органов власти, главным из которых был сход домохозяев кенеш. Отдельный человек растворялся в обществе односельчан, терял своё лицо. В удмуртском языке до сих пор не выработано понятие «личность», а слова «адями» и «мурт» (человек) являются заимствованными. Главным принципом жизни человека в общине становились слова «Будь как люди/народ! Будь как все!» (Йоскадь лу!).

Чувствительность, ранимость, уязвимость становятся важными чертами менталитета удмуртов. Душевные переживания удмурт скрывает внутри себя, поскольку старается не переносить свои тревоги и обиды во внешний мир, на отношения с людьми, чтобы не нарушить согласие в обществе. В связи с этим фактом А. Н. Петров рассматривает вопрос о трагически большом количестве суицидов среди удмуртов: «Поэтому удмурт лучше покончит жизнь самоубийством, нежели выскажет свою злобу обидчику. Подобное отношение к миру, преломляясь через систему религиозных и мифологических представлений, вылилось в такое поверье удмуртов, по которому, если человек покончил жизнь самоубийством на дворе обидчика, то душа умершего затем мстит обидчику» (там же: 103). Это явление очень похоже на чувашский «типшар» — мщение обидчику (защита своего имени и чести) ценой своей жизни (суицид у ворот дома обидчика).

Удмурт, мучимый постоянной оценкой самого себя, стремится найти отклик в душах родственников, близких людей, чтобы на него обратили внимание, поняли его. В удмуртской семье, основная ценность которой согласие, так и происходит. В результате для удмуртов характерно за внешним покаянием, низкой внешней самооценкой, самоуничижением высокая внутренняя самооценка, доходящая до самолюбия. При условии гармоничности семейных отношений эти качества не имеют выхода во внешний мир (там же: 106). Яркой иллюстрацией к этому положению является следующая цитата: «Видимо, у нас, финно-угорских народов, есть какая-то общая генетическая программа. Поражает эта удивительно уязвимая хрупкость души. Мы всегда ориентируемся на похвалу. В этом смысле мы художники. С. Л. Рубинштейн говорил: «Художнику нужна похвала, похвала и еще раз похвала». В этом смысле мы действительно очень талантливые художники. Когда нас хвалят, мы становимся лучше. Если нас критикуют, мы становимся хуже. В душе происходит надлом, от которого очень больно. Китайцы говорят: критика подобна голубю, она возвращается обратно. Нас не надо критиковать — мы не «китайцы». Нас, вообще-то, как и других, лучше не надо критиковать, лучше хвалить. И мы обязательно станем лучше. Кто-то с критикой может как-то сосуществовать, кто-то может уживаться, удмурт — нет» (Иванова, 1994: 92). Описанное М. Г. Ивановой переживание преувеличенного чувства неполноценности вместе с ранимым самолюбием позволяет говорить о характерности для удмуртов типичного дефензивного (лат. «defenso» — оборонять) конфликта личности.

Этнорелигиозные представления удмуртов состоят из древнего языческого слоя и позднего синкретического наслоения, сформировавшегося в результате культурного взаимодействия с исламом и христианством. Удмурты, хотя официально и были православными, до начала ХХ в. в семейной и общинной жизни продолжали выполнять языческие обряды. Сохранение большой роли язычества среди удмуртов связано с насильственным характером политики христианизации инородцев. На неприятии христианства отражалась и семейно-общинная система регулирования отношений морального характера. Удмурты принятие православия осознавали как «переход в русские» (Петров, 2002: 108), но поскольку мировоззрение и поведение русских были чуждыми для традиционного удмуртского сознания, то стремились ограничить влияние культуры русских и их религии.

Этнорелигия (язычество) удмуртов характеризуется значительной сложностью и развитостью, поскольку регламентировала и обеспечивала функционирование системы «человек — общество — природа». Вся среда обитания человека заполнялась богами, одухотворялась. Количество богов, божеств, духов в удмуртском пантеоне доходит до 40. Большее значение, чем домашние божества, имели божества окружающего мира —Нюлэсмурт (леший), Вумурт (водяной), Лудмурт (полевик, луговик), Толпери (дух ветра). Помимо добрых духов, есть злые божества, названия которых заимствованы у тюркских народов. Главный из них Кереметь (злой дух, сатана) — противник Инмара, главного доброго бога. Инмар (имя происходит от слов «небо» и «воздух») занимает первое место среди триады верховных удмуртских богов (Инмар — Кылдысин — Куазь).

Аналогично марийским и чувашским молитвам, в удмуртских молитвах-прошениях (курись-кон) наблюдается связь обращений к божествам с реальной жизнью, практической деятельностью. В. Е. Владыкин пишет: «Человек сознательно даже в мечтах был вынужден себя ограничивать. Свое видение идеального устройства мира создавал в воображении экономно и даже по-крестьянски скуповато, все только необходимое, строго функциональное: «бог — власть — природа — погода — хлеб — охота — удача — скот — достаток — семья — здоровье — счастье — добрая слава — боги» (Владыкин, 1994: 311). П. М. Богаевский, например, отмечает, что вотяк никогда не благодарит, почти никогда не раскаивается в своих грехах, но все его мольбы сводятся к просьбе о даровании ему всевозможных благ (цит. по: Петров, 2002: 66). Понятие о материальном богатстве у удмуртов связывается с количеством скота и скирд хлеба в отличие от русских, у которых богатство определялось количеством денег (Петров, 2002: 50). Хлеб обладает магическим свойством, он защищает от порчи, сглаза, злых духов. Удмурт не выходит из дому, не отведав хлеба. Хлеб боятся потерять, ибо тогда семья не будет иметь достатка. Любое действие человека оценивается, исходя из его умения производить хлеб.

Практически каждый член общины был вовлечён в ритуалы жертвоприношений и молений. Единение членов общины подчёркивалось через совместную трапезу при жертвоприношениях, употребление кумышки, игры и развлечения молодёжи. Процесс жертвоприношения имел, кроме ритуальной функции, ещё и функцию общения, коммуникации между семьями. Особенность функционирования удмуртской этнорелигиозной системы заключается в том, что наличие большого количества божеств и духов природы, прагматичные взаимоотношения с ними приводят удмуртского крестьянина в тревожное, духовно неустойчивое состояние вне семьи и общины, и лишь под покровительством воршуда (божества счастья семьи), в почитании умерших предков и единстве с родственниками он находит психологическую защиту и обретает духовно-душевный комфорт (Петров, 2002: 118). Этнорелигия, обряды и ритуалы, мировоззрение удмуртов и особенно — бесермян близки к чувашским. Это в немалой степени отражено в удмуртской литературе и в специальных очерках удмуртского поэта и исследователя В. М. Ванюшева (см.: Ванюшев, 1973).

Духовные идеалы и способы восприятия мира этноса наиболее ярко представлены в фольклоре. Важную роль в удмуртском фольклоре играют легенды о батырах и основателях поселений. В них прослеживаются некоторые особенности менталитета удмуртов. Например, в преданиях герои часто решают споры между собой мирно либо путём спортивных состязаний (пинают кочки, стреляют из лука), в военных же столкновениях герой-батыр, хотя и выделяется своими военными качествами, в большинстве случаев погибает в борьбе с силами внешнего мира. Батыры были не совместимы с земными, человеческими условиями существования народа. По взглядам удмуртов, человек не должен иметь выдающихся качеств, чтобы не нарушать согласия в отношениях с родственниками, он должен уметь идти на компромиссы, что не всегда было свойственно батырам. Сила удмуртского героя заключается в его духовном богатстве, а не боевых качествах (Петров, 2002: 119).

Духовное богатство удмуртского народа, душевные переживания удмуртов заключены в их песнях. Песни для удмурта, по словам выдающегося удмуртского поэта и прозаика, исследователя удмуртского фольклора и культуры Кузебая Герда, являются способом выражения душевного настроя (Герд, 1997: 132–133). Через песню удмурт сливается с обществом, происходит процесс духовного единения людей:

Давай будем петь вдвоём:

Созвучны ли будут наши слова?

Почему не будут созвучны наши слова? —

Ведь с тобой мы вместе выросли!

По наблюдениям исследователей, удмуртские песни в большинстве грустны, печальны, минорны, в них находит своё выражение замкнутая тяжёлая жизнь крестьянина-земледельца, и именно через песни люди духовно объединялись и находили в них успокоение (там же: 147):

Эти скучные песни

Кто может понять?

Кроме чёрного леса, кроме полей,

Неужели люди поймут?

Эти горюющие сердца

Кто может успокоить?

Кроме песен, кроме вина,

Неужели люди могут успокоить?

В ХХ в. «в ходе интеграции культур замкнутость удмуртской семьи и общины начинает преодолеваться, — заключает А. Н. Петров. — В связи с этим направленность удмуртской ментальности на гармонию отношений распространяется и на мир, расположенный вне семейно-родственных связей. Рефлексия тоже переносится на область отношений с внешним миром и становится своеобразной психологической защитой индивида, недоверие и скрытность в какой-то мере переориентируются на личное переживание человеком связей с внешним миром. Человек, ещё тесно связанный с семейно-родственными отношениями, основанными на гармонии, через рефлексию примеривается к окружающей действительности. Ему важно оценить, как его принимают и оценивают, чтобы осмыслить свою целостность с миром» (Петров, 2002: 131). В ментальности современных удмуртов происходит сочетание двух направленностей: с одной стороны, стремление к гармонии и согласию с миром и обществом, ведущее к зависимости от своего этносоциального окружения; с другой — желание осмыслить своё положение, свои действия в системе межличностных отношений, что постоянно возвращает человека в область внутренних переживаний и самооценок. Душа удмурта становится ареной непрекращающейся борьбы, сомнений, конфликтов со своим Я, что нередко приводит к трагическим деформациям личности. «В современных кризисных условиях это проявляется в таких негативных явлениях, как алкоголизм, суицид, к сожалению, весьма характерных для всего удмуртского этноса. В то же время современная Удмуртия считается одним из самых уравновешенных и спокойных в системе межэтнических отношений регионов России» (там же: 132).

В статье В. Ю. Хотинец «Моделирование ментальности на основе религиозно-мифологических представлений и культурных ценностей удмуртов» (Хотинец, 2011: 100–101) приведены результаты многочисленных комплексных кросскультурных исследований, которые показывают насколько традиционная ментальность проявляется в поведении современных удмуртов. Общий стиль поведения удмуртов характеризует их как конформных (68% выраженности качества), ответственных(65%), покорных (58%). В работе они трудолюбивы (67%), исполнительны (64%),осторожны (62%), отличаются высокой способностью к самоконтролю, высокой нормативностью поведения (умеренные (69%), сдержанные (67%), терпеливые (66%),серьезные (64%), скромные (57%)) (там же: 106). Можно заметить, что для представителей удмуртского народа характерны устойчивые этнотипические психологические особенности с коллективистской направленностью, адаптивностью проявлений межличностного взаимодействия. Активностные психологические качества, востребованные современным обществом, у удмуртов по сравнению с русскими выражены в меньшей степени. Сравнивая культурные ценности удмуртов и русских, В. Ю. Хотинец указывает, что для удмуртов характерно приспособление себя к чувствам окружающих, интуитивное понимание ситуации, отсутствие навязывания собственной точки зрения; важным является эмоционально-оценочное отношение к субъектам коммуникации. Для русских, ориентированных на активное взаимодействие со средой, важны убеждение собеседника в необходимости коммуникации, осмысление и переосмысление информации, более актуальными становятся рациональность и рассудочность в коммуникативном процессе для достижения поставленных целей. В межличностном взаимодействии удмурты стремятся учитывать потребности других для достижения групповой гармонии, русские же склонны отстаивать свои позиции и собственное мнение.

«Словно маленькие дети удмурты предпочитают не смотреть в глаза собеседника, ожидающего однозначного ответа на свой вопрос, игнорируют «неудобные» вопросы, ссылаясь на то, что просто не поняли или не услышали и т. д. Особо подчеркнём, что это ни в коем случае не говорит о том, что удмурты слабохарактерный народ, не имеющий своего мнения. Это их реакция на ускоренный ритм, который насаждался на протяжении всего исторического пути развития этноса. Удмурты испытали притеснения со стороны татар, русские насаждали в их среду свою веру, порядки, культуру, язык и т. д. Им не давали быть собой. Однако этнос не потерял своё лицо, и сегодня, как и все народы России, учится жить в стремительно изменяющемся мире, адаптируется к изменениям социальной среды, не изменяя своей самобытности. Его постепенность, традиционализм, консерватизм, определённый конформизм, нежелание рисковать, осторожное отношение к непроверенным новшествам как этноса преимущественно «аграрного» не есть только недостаток, за этими чертами скрываются их основательность, природная терпеливость и терпимость» (Русских, 2012, эл. ресурс). Современная глобализация безжалостно стирает отличительные черты культуры и быта малочисленных народов, губит их родные языки. Это неизбежная плата за технические новшества и комфортные условия жизни. «И всё же удмурты стоят на земле, крепко пустив корни. Есть ещё немало мест, где живут обычаи предков, где искренне верят в силу древних богов и чтят легенду о «Быдзым Крезь» — Великих Гуслях, где без труда распознают в шорохе ветра «Инву Утчан Гур» — Мелодию Небесной Росы…» (Владыкин, 1995: 9).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Ванюшев, В. М. (1973) Нити времён: очерки о родном крае. Ижевск: Удмуртия.

Вельм, И. М. (2004) Этнический менталитет: истоки и сущность (на примере удмуртского этноса): автореф. дис. … д-ра культурологии. М. // Nauka-shop.com: интернет-сайт. URL: http://www.nauka-shop.com/mod/shop/productID/54502/ (дата доступа: 22.07.2014).

Владыкин, В. Е. (1994) Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия.

Владыкин, В. Е. (1995) Мелодия Небесной Росы // Памятники Отечества. Полное описание России: Удмуртия. М.: Памятники отечества. С. 4–9.

Владыкин, В. Е., Христолюбова, Л. С. (1991) Этнография удмуртов. Ижевск: Удмуртия.

Воронцов, В. С. (2003) Этническое самосознание учащейся молодежиУдмуртии (по данным этносоциологических опросов): дис. … канд. ист. наук. Ижевск // Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat. URL: http://www.dissercat.com/content/etnicheskoe-samosoznanie-uchashcheisya-molodezhi-udmurtii-po-dannym-etnosotsiologicheskikh-o#ixzz3ALYve8BU (дата доступа: 22.07.2014).

Герд, К. П. (1997) Удмурт в своих песнях // О ней я песнь пою… / сост. Ф. К. Ермаков. Ижевск: Удмуртия. С. 126–163.

Гришкина, М. В. (1994) Удмурты. Этюды из истории IX–XIX вв. Ижевск: Удмуртия.

Душенкова, Т. Р. (2012) Лушкем кей, или скрытность в удмуртском характере // Менталитет и этнокультурное развитие волжских народов: история и современность: материалы межрегиональной научно-практической конференции (г. Чебоксары, 8–9 ноября 2012 г.) / сост. и отв. ред. Г. А. Николаев. Чебоксары: ЧГИГН. С. 80–84.

Иванова, М. Г. (1994) Истоки удмуртского народа. Ижевск.

История удмуртской литературы и культуры: программа для гуманитарных факультетов университета (2000) / сост. А. С. Измайлова-Зуева. Ижевск: Удмуртский университет.

Крысько, В. Г. (2002) Этническая психология. М.: Изд. центр «Академия».

Матвеев, Г. Б. (2011) Удмурты // Чувашская энциклопедия: в 4 т. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во. Т. 4: Си-Я. С. 299.

Мельникова, Е. В. (2006) Культура и традиции народов мира (этнопсихологический аспект). М.: Диалог культур.

Назмутдинова, И. К. (2012) Пол и гендер в удмуртской семье: этикет и этика // Менталитет и этнокультурное развитие волжских народов: история и современность: материалы межрегиональной научно-практической конференции (г. Чебоксары, 8–9 ноября 2012 г.) / сост. и отв. ред. Г. А. Николаев. Чебоксары: ЧГИГН. С. 209–215.

Никольский, Н. В. (2009) Вотяки-удмурты // Никольский Н. В. Собр. соч. в 4 т. Т. IV. Этнографические альбомы. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во. С. 173–198.

Памятники Отечества. Полное описание России: Удмуртия (1995). М.: Памятники отечества.

Петров, А. Н. (2002) Удмуртский этнос: проблемы ментальности. Ижевск: Удмуртия // Национальная электронная библиотека Удмуртской Республики. URL: http://elibrary.unatlib.org.ru/pdfpreview/bitstream/handle/123456789/5563/udm_book_0581.pdf?sequence=1 (дата доступа: 20.06.2014).

Поздеев, И. Л. (2005) Проблемы этнической социализации (на примере удмуртского этноса): дис. … канд. ист. наук. Ижевск // Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat. URL: http://www.dissercat.com/content/problemy-etnicheskoi-sotsializatsii-na-primere-udmurtskogo-etnosa#ixzz3ALX3eb8N (дата доступа: 22.07.2014).

Понимать друг друга: О проблемах межнациональных отношений в Удмуртской АССР (1990) / сост. К. А. Пономарев, Т. С. Томшич. Ижевск: Удмуртия.

Попова, Е. В. (2002) Этническая традиция на экране: диалог культур или культура диалога // Актуальные проблемы этнической и религиозной толерантности народов Поволжья: тезисы докладов научно-практической конференции (г. Самара, 17–18 октября 2002 г.) / отв. ред. Р. М. Фокина. Самара: Изд-во СГПУ. С. 69–72.

Русских, Т. Н. (2012) Виды коммуникаций в поведенческих практиках современных удмуртов: автореф. дис. … канд. ист. наук. Ижевск // Бесплатная библиотека Netess: авторефераты кандидатских, докторских диссертаций. URL: http://netess.ru/3istoriya/24826-1-vidi-kommunikaciy-povedencheskih-praktikah-sovre-mennih-udmurtov.php (дата доступа: 22.07.2014).

Смирнов И. Н. (1890) Вотяки // ИОАИЭ. Т. VIII. Вып. 2. Казань.

Хотинец, В. Ю. (2011) Моделирование ментальности на основе религиозно-мифологических представлений и культурных ценностей удмуртов // Социс. № 2. С. 99–108.